«Новый урбанизм» — город для человека

Наталья Гончаренко

Вряд ли кто-то  поспорит с утверждением, что на жизнь горожан оказывает огромное влияние визуальная среда города. Однако градостроительные концепции модернизма, лежащие в основе большинства современных городов, нередко стано­вились и продолжают оставаться объектом критики. Так, архитектор Клод Васкони критикует концеп­цию города Ле Корбюзье для «человека в автомоби­ле»: «Для меня образцом всего дурного является американский город. Когда видишь практически не­прерывный ряд каких-то павильонов, опоясанных автострадами, от Сан-Франциско до Сан-Диего, го­воришь себе: это катастрофа!.. Повсюду дороги и еще раз дороги, а рядом с ними — пугающие обрезки пространства… Если мы хоть где-нибудь  хотим со­хранить пристанище нашей душе, нужно воссоздать город, как бы велик он ни был… Прежде вам был знаком облик города, вы знали, где он начинался, где заканчивался, в какой момент вы оказывались за его пределами. Сейчас перед вами некая амальгама: уже неизвестно, где ее начало и конец…».

Действительно, большинство современных горо­дов проектировалось с учетом перемещения на авто­мобиле. Но теперь многие планировщики меняют свои взгляды на город, благодаря идеям Джейн Джейкобс и других критиков, которые чувствовали, что город должен состоять из районов и общин, где люди могли бы жить, работать развлекаться и т. д., не предпринимая с этой целью длительные путешествия.

Другая проблема модернистского градостроительства состояла в том, что городская среда стала дискомфортной в связи с дешевой застройкой домами, выдержанными в духе чистого  рационального функционализма, создающими ощущение монотонности и однообразия. По мнению видеоэкологов, обитание в типовых кварталах может серьезно вредить психике.

Человеческий глаз не терпит большого количества прямых углов и ребер и обилия плоскостей — ему нужны затейливые, «природные» линии и краски.

Термин «видеоэкология» появился около 20 лет назад. Так называют науку о взаимодействии челове­ка с окружающей видимой средой, являющуюся со­ставной частью общей экологии человека. Василий Филин, доктор биологических наук, создатель ви­деоэкологии, считает, что визуальная среда города ухудшается с каждым годом в связи с чрезмерным увлечением современных архитекторов плоскостями и прямыми линиями.

При современных индустриальных методах стро­ительства в видимом поле горожанина очень много гомогенных (т. е. однообразных, с малой насыщен­ностью зрительными элементами) видимых полей — это стены огромных размеров, глухие заборы, под­земные переходы, асфальтовое покрытие и т. д. Гомогенных полей, в которых глаз не может полно­ценно функционировать, в наших городах чрезвы­чайно много. Можно утверждать поэтому, что декор зданий функционален.

Еще одним бедствием для зрения горожанина В. Филин считает так называемые агрессивные поля. Этот термин ученый заимствовал из названия про­изведения немецкого художника Гюнтера Юккера «Агрессивное рядообразование» (1970), созданного из гвоздей, забитых наполовину и равномерно рас­пределенных по плоскости. Физиологами давно до­казано, что работа зрительной системы нарушается при появлении в поле зрения большого числа одно­родных элементов. В произведении Юккера сотни гвоздей как раз и создают такое поле, но «агрессив­ных полей» достаточно и в повседневной жизни го­рожанина — стоит только взглянуть на многие со­временные здания.

Разнообразить безликость современной застрой­ки стремились архитекторы постмодернизма. Термин «постмодернизм» по отношению к архитектуре впервые использовал в 1975 г. Чарлз Дженкс, автор известной книги «Язык архитектуры постмодерниз­ма». Начинается она с рассказа о взрыве пользовав­шегося дурной славой квартала Прютт-Айгоу в Сент­Луисе. Квартал был сооружен в соответствии с наи­более прогрессивными идеалами СИАМ — Международных конгрессов современных архитек­торов (CIAM — Congres Internationaux d’Architecture Moderne), и его разрушение означало для Дженкса смерть так называемой новой архитектуры (или функционализма), становление которой было связа­но с социальными утопиями 20-х и 50–60-х годов прошлого века. Архитекторов стал интересовать не столько объект архитектурной деятельности, сколь­ко его субъективное восприятие. В их произведениях встречаются изощренная и зашифрованная симво­лика, намеки на некие первообразы. Города начина­ют представлять собой своеобразный коллаж.

К постмодернизму в архитектуре причисляется очень широкий круг разнохарактерных поисков. Американский критик Р. Стерн в книге «Новые на­правления в американской архитектуре» (1977), обобщая подходы, характеризовавшие постмодер­низм 1970-х, выделяет три основных: контекстуа­лизм, подчиняющий здание факторам, исходящим от окружающей среды; аллюзионизм, введение в ком­позицию исторических ассоциаций, «отсылок», на­меков; орнаментализм, возвращающий архитектуре элементы, несущие значение, но не участвующие в работе конструкции или осуществлении утилитар­ной функции.

Деконструктивистская, а затем и «нелинейная» архитектура (термин предложен Ириной Добрицы­ной в книге «От постмодернизма — к нелинейной архитектуре: Архитектура в контексте современной философии и науки», 2004) также предполагают зна­чительную свободу интерпретаций. Термин «декон­структивизм» был предложен французским филосо­фом Жаком Дерида и использовался в литературове­дении для обозначения такого способа прочтения произведения, когда сознательно создается кон­фликт между смыслом текста и принятой его интерпретацией. Этот метод распространился и на изобразительное искусство, и на архитектуру как реакция на западную метафизическую философию. В архитектуре деконструктивизм появляется в конце 1980-х. Это не разрушение построенных зданий, а сознательное создание конфликта между тем, как человек привык воспринимать язык и смысл, и тем, что он видит. В конце 1980-х — начале 1990-х годов открытия неклассической науки (концепции синер­гетики, базирующиеся на теории сложности Ильи Пригожина, теории катастроф Рене Тома и теории хаоса Эдварда Лоренца) стали актуальны для архи­тектуры. Компьютерная технология обеспечила воз­никновение новых, динамических способов формо­образования в архитектуре. Компьютерное модели­рование является опорой нелинейной архитектуры, но допустимо также сравнение нелинейной архитек­туры с кинематографом. Об этом сравнении уже в 1920-х годах говорил Константин Мельников, счи­тавший, что монументальность в архитектуре и динамика в кино в будущем должны поменяться местами. По мнению архитектора Юрия Авва­кумова, «Титаник» Джеймса Камерона и декон­структивистский «Гуггенхайм Бильбао» Фрэнка Гери могли бы проиллюстрировать эту мысль. Музей Гуггенхайма в Бильбао, построенный Гери в 1997 г., как и постройки архитекторов Питера Эйзенмана и Даниэля Либескинда, стали характерными при­мером нелинейной, деконструктивистской архитек­туры.

Не секрет, однако, что многие произведения архи­тектуры постмодернизма и деконструктивизма вы­зывают у жителей городов, где они находятся, неод­нозначную реакцию. Кроме того, эти здания и со­оружения, как правило, не затрагивают городскую планировку. Гораздо более действенным способом изменить среду города в лучшую для его жителей сторону можно считать возникший в контексте пост­модернистской архитектуры «новый урбанизм». Его особенностью стало смещение акцента с отдель­ного здания на городскую среду и все многообразие ее элементов. «Новый урбанизм» предложил пути борьбы с разросшимся неконтролируемым городом, основываясь на принципах качества жизни, пеше­ходной доступности, традиционной структуры рас­селения, смешанного использования и разнообразия (отказа от жесткого зонирования), увеличения плот­ности и т. д. Основная мысль этой стратегии разви­тия такова: люди должны жить, работать и отдыхать в одном и том же месте.

Идеи «нового урбанизма» возникли еще в 1970– 1980-х годах и приобрели ясные очертания в начале 1990-х. Первый важный компонент любого новоур­банистского плана — взгляд на город с точки зрения пешехода. Город, по мнению идеологов нового урба­низма, должен быть доступен для человека без ма­шины. Города и районы, построенные в соответствии  с принципами «нового урбанизма», небольшие, ком­пактные, здесь все необходимые жителям службы находятся на «пешеходном» расстоянии от жилья.

Второй необходимый компонент — открытые пространства. «Город без свободных пространств — это лабиринт, угнетающий человека, — писал еще в начале 1970-х в книге „Город для человека“ архитек­тор М. Посохин. — Необходимо ритмичное чередо­вание закрытых и открытых пространств, сочетание узких и широких улиц, больших и малых площадей, бульваров и парков… Зрительное восприятие плана города, понимание его пространственного построе­ния дают человеку возможность глубже постичь красоту и гармонию города».

Третьим компонентом «нового урбанизма» можно считать единство и целостность города. Идеальный город должен быть вписан в свой климат и ланд­шафт, в культуру своей страны, в свою историю, притом не только внешним обликом, но и структур­но. Модернизм создал единый тип города, однако каждая страна и каждый город неповторимы, и эту неповторимость нельзя уничтожать. И поскольку архитектура «нового урбанизма» основывается на архитектурных традициях того региона, где ведется строительство, застроенный в соответствии с его принципами городок на западе США может напо­минать городок из фильмов о диком Западе, а в Европе — средневековый европейский город (как, например, Якриборг в Швеции).

«Новый урбанизм» — попытка бороться с бескон­трольным ростом города, восстановив общинный дух и чувство сообщества. Американский архитектор Стефанос Полизоидес, партнер фирмы «Мьюл и Полизоидес», один из основателей «Конгресса за новый урбанизм», называет «новый урбанизм» демо­кратическом движением, поскольку он вовлекает в жизнь города всех, к кому современный город не­дружелюбен — женщин, детей, стариков, провин­циалов. «Город должен быть доступен для всех. Мы возвращаем город его жителям», — уверен Полизоидес.

город,  урбанизм,  архитектура,  Человек,  среда,  пространства 

01.11.2012, 6393 просмотра.