Вернадский и нравственная позиция ученого / Обсуждают академики Н.Н.Моисеев и Г.А.Заварзин

Круглый стол состоялся примерно в 1994-95 году. Мы публикуем дискуссию академиков

Никиты Николаевича МОИСЕЕВа и Георгия Александровича ЗАВАРЗИНа. В обсуждении участвовал Рафал СЕРАФИН, канадский эколог.

По материалам сборника «Вернадский PRO at Contra…»

Вопрос от редакции сборника:

В отличие от землян прошлого века и начала нынешнего, в восторге принявших плоды НТР — электричество, телевидение, ядерную энергию, прорыв в космос, пластиковые материалы и генную инженерию, мы отягощены знанием их печальных следствий для Природы и обреченно ждем потока труднейших проблем в веке грядущем. Размышления о дне наступающем стали насущной потребностью общества, как и обращение к наследию русской философской мысли и к трудам ярчайшего ее представителя — В. И. Вернадского, не понятого современниками.

Насколько прониклось сегодня общество спасительными идеями Вернадского и готово ли остановить грозящие ему беды?

Н. Н. Моисеев

Последние двадцать лет я занимался изучением больших компьютерных моделей биосферы. Этот опыт и идеи Вернадского сформировали мою научную позицию, лишенную обществоведческих стереотипов, которые мешают гуманитариям увидеть своеобразие современного этапа развития общества: появились уже в обществе люди, понимающие необходимость устранения войн, контроля над атомной энергией, оздоровления окружающей среды и самого человечества, но как много еще тех, кто продолжает исповедовать культ силы, кто, забыв, что нефти осталось

в недрах на несколько десятков лет, готов вести кровавые войны из-за нее, вместо того чтоб направить усилия на открытие и освоение новых, экологически чистых видов энергии. Но уже явственно видно — медленно, но возникает понимание путей решения кризисных проблем Земли нравственными путями. И тут нужен Учитель. Я пишу это слово с большой буквы, так как имею в виду всю систему воздействия на человеческое сознание — семью, школу, общественную среду с печатью и радиотелевещанием, наконец, церковь, то есть все, что воспитывает, учит. Хотя в первых рядах воспитателей идут, конечно, школьные учителя. История сохранила слова прусского короля Вильгельма после победоносной войны с Австрией: «Это победа не армии, это прусский учитель победил австрийского!» Прусский учитель тогда воспитал поколение дисциплинированных и стойких воинов. Сегодня Учитель должен воспитать экологически грамотных и разумных тружеников. Учителем в эпоху ноосферы выступает и руководитель в любой сфере деятельности. И потому каждый, претендующий на роль руководителя, должен пройти особую проверку своеобразными тестами на получение права ответственности за судьбы других людей. Чтоб быть хорошим руководителем, нужен особый талант. Как люди не понимают этого до сих пор! Это талант общения с людьми, это обширные знания, это умение предвидеть последствия каждого шага, это, наконец, доброта, участливость, порядочность. И все эти свойства, по Вернадскому, в эпоху ноосферы сделаются важнейшими свойствами руководителя.

Проблема строительства системы «Учитель»— общепланетарная, и ей уже сегодня, в преддверии новых грядущих проблем, будут посвящены мысли и усилия всех передовых людей.

Сама жизнь преподает нам урок «запретной черты», дойдя до которой в каком-либо деле, мы должны уметь остановиться, какие бы выгоды оно ни сулило. Разве трагедия Чернобыля мало нас научила? Но кто-то  продолжает отстаивать атомные станции устаревших конструкций, вместо того чтоб хотя бы сделать их подземными и начать широкое строительство традиционных электростанций — ветровых, солнечных, приливных, волновых и т. д.

Учителем выступают и все средства массовой информации, особенно телевидение. С экрана должна излучаться высокая нравственность, чистые помыслы, глубокие знания. Всем этим обязан обладать журналист, к нему, к его нравственным устоям, общество должно предъявить самые жесткие требования.

Необходимость «нравственного императива» мне стала давно понятной — это пришло вместе с понятием «роковой черты», возникшим в результате экспериментирования с компьютерной

моделью биосферы и анализом последствий ядерной войны, проведенным в начале 80-х годов. Но что следует положить в его основу? Какова должна быть логика развития «нравственного императива» и лаконичная формулировка его основного принципа?

Сегодня мне кажется, что искомый основополагающий принцип уже тысячи лет бытует в человеческом сознании, во всяком случае, произносится. Это принцип благожелательности к Человеку, уважение личности Человека. Без него нельзя говорить об утверждении новой нравственности, да и перспективах дальнейшего развития.

Принцип благожелательности к Человеку иногда формулируют в религиозном контексте как «полюби ближнего, как самого себя», хотя он гораздо глубже и человечнее. Произносится он очень многими, но смысл его бывает весьма разным.

Значит, этому тезису должен быть придан иной смысл, чем это принято в канонизированных представлениях. Наверное, принцип «полюби ближнего, как самого себя», еще потребует многочисленных комментариев и уточнений. Тем не менее я думаю, что ближе всего к тому смыслу, который должен будет лечь в основу «нравственного императива», лежат представления русской мысли второй половины XIX века.

Дорогой читатель, я очень боюсь, что вас может насторожить мое частое обращение к истории русской мысли. Но постарайтесь непредвзято задуматься над тем, о чем писали Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой и многие другие, о том умонастроении, которое благодаря им, в частности, возникло в русском обществе, и вы увидите ту глубину человечности, которую внесли мои соотечественники в мировую культуру.

Человек — отнюдь не создание «по образу и подобию Божьему», в нем, а значит, в нас самих немало мерзости. Это и агрессивность, унаследованная от далеких предков, которую не успела вычистить биологическая эволюция, и трусость, и алчность, и вероломство, и страсть к стяжательству, и лживость, и многое другое. И величие нашего классического искусства состоит как раз в том, что оно, обнажая эти присущие человеку пороки, показывает тем не менее, что человек — любой человек — заслуживает любви и «человеческого отношения». Может быть, любовью и участием только и можно пробиться к их душе через коросту пороков?

И это принятие принципа «люби ближнего, как самого себя», эта классическая русская традиция иногда с удивительной силой проявляется и в современном искусстве. И не только в русском.

Я внимательно слежу за творчеством Виктора Астафьева. Далеко не все, что он говорит, я могу безоговорочно принять. Но в главном… Какая галерея персонажей проходит перед глазами его

читателей, какое невероятное разнообразие характеров и судеб мы встречаем в его книгах! Положительных героев или безупречных личностей я там не заметил. Но сколько у него любви к своим персонажам, сколько боли за их судьбы и желания исправить условия их жизни, сделать их такими, чтобы у каждого могли проявиться те потенциальные силы, которые таятся до поры до времени в каждом человеке. В каждом! Один будет способным на подвиг, другой станет нежным отцом или врачевателем. Книги В. Астафьева потрясают, как и книги русских классиков.

Нет, не обеднела наша страна талантами. И несмотря на все превратности нашей тяжелейшей судьбы, то богатство мыслей и чувств, которое было добыто талантом и трудом поколений наших соотечественников, живо и развивается. Это, может быть, самый удивительный урок, который преподнесла людям история Советского Союза. Сохранилось представление о том, что жизнь прекрасна сама по себе, и человек по-прежнему это знает с рождения. И порой он узнает, сколько прекрасного он может сам внести в жизнь, окружающую нас. И когда это открывается, он тоже оказывается потрясенным.

Вот эта вера в Человека, вера в то, что, каков бы ни был изначальный спектр характеров и жизненных обстоятельств, направленное их изменение может выдвинуть на первый план те качества, которые нам и хочется назвать человеческими, качества, необходимые Человеку эпохи ноосферы. Вот это и есть та трактовка извечного принципа, которая свойственна русской (и не только русской, конечно) традиции и которая, я в этом убежден, может сыграть важнейшую роль в формировании системы «Учитель».

Принцип благожелательности, который должен лечь в основу «нравственного императива» и всей системы воспитания, несовместим с любым представлением о национальном неравенстве, столь глубоко живущем в сознании и чувствах людей. В какой страшной, я бы сказал, неандертальской форме проявляется сейчас это на Ближнем Востоке, например. Две нации — избранницы Иеговы и Аллаха — разделяет стена ненависти и крови. Можно ли, не преодолев ее, говорить об общепланетарной общности?

А ведь так происходит не только на Ближнем Востоке. Как преодолеть эти барьеры? Ведь без этого путь в эпоху ноосферы заказан. Для этого потребуются самые разнообразные усилия, и прежде всего ясное понимание их необходимости. Поэтому важнейшее слово здесь должна сказать наука. Именно объективная наука. Я долго надеялся, что в преодолении национального антагонизма ведущую роль должны сыграть церкви. Но я боюсь, что религиозный фанатизм, представление о других религиях как о ереси, подлежащей уничтожению, еще долго будут мешать выработке единых основ во взаимоотношениях между людьми. Вот почему особое значение я придаю именно научному анализу подобных проблем.

В обществе, а тем более в научном мире, сейчас проявляется все больший интерес к проблемам гуманитарным. Происходит и «гуманизация науки»— явление, которое сегодня еще по-настоящему не осознано.

Эти тенденции «гуманизации науки» я прочувствовал на собственном опыте. Чем больше лет я занимаюсь естественными науками, тем больше мне недостает гуманитарного образования, и я могу хорошо проследить, как по мере увеличения моего «гуманитарного ценза» менялась и шкала моих естественнонаучных интересов, и шкала ценностей. И такой путь прошли, вероятно, многие естественники.

Вначале мне казалось, что настоящее дело — это лишь физика, технические науки и, конечно, математика. Постепенно, однако, интересы сдвигались все больше в сторону проблем, содержащих «гуманитарные составляющие». Теперь, анализируя свой опыт многолетней не только научной, но и педагогической деятельности, я все больше убеждаюсь в необходимости хорошего изначального гуманитарного образования. Надо заметить, что я не сказал что-либо  новое — подобные мысли разделяет все большее число физиков, математиков, естественников.

Думая о будущем, о грядущей эпохе ноосферы, я постепенно склоняюсь к убеждению, что наступающий век будет веком гуманитарных наук. Если первая половина нынешнего века прошла под знаком развития технических наук и физики, если во второй половине текущего столетия на первый план стали выдвигаться науки о живом мире, то век наступающий станет веком наук о Человеке. Этот факт не умозрительный — это необходимость, диктуемая появлением «экологического императива».

Вот почему мне кажется, что в системе «Учитель» (как в содержании просветительской деятельности, так и в обучении подрастающих поколений) большую роль станут играть разнообразные знания, формирующие представления о прекрасном, о возможностях человеческого творчества — единственной альтернативе потребительству.

Но, говоря о возрастающем значении общей гуманитарной культуры в судьбах человечества, одновременно нередко высказывается и представление о том, что должна происходить и унификация культур. При этом ссылаются на развитие коммуникаций, общность техносферы, определяющую унификацию ряда стандартов в условиях жизни независимо от Места обитания человека, единство мирового рынка, капитала, ресурсов и т. д. В результате рождается представление, будто будущее человечества станет

как бы единой «супернацией» с единым языком и культурой. Такое представление распространено весьма широко, и оно очень близко к тому, что писал еще 40 лет назад П. Тейяр-де Шарден. С чисто эволюционной точки зрения подобная унификация противоестественна. Она не может происходить в развивающемся обществе. Тенденция к унификации, если она сделается доминирующей, была бы несчастьем и даже трагедией для человечества. Она была бы показателем его деградации.

Культура, так же как и генетическая память,— это «банк данных» человеческого опыта. Исчезновение любого элемента культуры, так же как исчезновение какого-либо вида, уже никогда не восполнимо. Это навсегда утерянный опыт. Мы потеряли, например, опыт северных народов жить в условиях равновесия с хрупкой природой лесотундры. А теперь каждый наш шаг на север — это экологическая катастрофа. Может быть, и не глобальная, но катастрофа, необратимо разрушающая установившиеся ценозы. Вот так же и утеря культурного разнообразия, сужение ее палитры грозят многими тяжелыми последствиями, лишают Человека частицы его знаний и умения, сужают горизонт видимого мира!

Наверное, уместно заметить, что научно-технический прогресс не только дает нам новые технологии, но и в немалой степени влияет на утерю некоторых полезных навыков. Так, например, мы навсегда потеряли секреты дамасской стали. Потеряны многие рецепты народной медицины. Под угрозой уход в небытие тибетской медицины. Утеряны многие навыки в сохранении экологического равновесия в тех областях земного шара, где его поддерживать особенно трудно. Утеряны записи народов майя, а вместе с ними и их навыки. И многое, многое другое. Все это не просто издержки цивилизации и технического прогресса. Чаще всего это результаты невежества и косности.

Обсуждая проблемы «нравственного императива», я говорил почти исключительно об институте «Учитель». Как бы он ни был важен, проблема, разумеется, к нему одному не сводится. «Нравственный императив» потребует и нового мышления политиков, поскольку в эпоху ноосферы должны будут качественно измениться и отношения между государствами. Политикам придется признать не только существование запрета на силовые способы разрешения противоречий, как когда-то  пришлось отказаться от внутривидовой борьбы, но и признать существование общих целей сохранения экологической стабильности планеты. И наконец, необходимость изменения моральных и нравственных принципов жизни людей. Все эти вопросы далеко выходят за рамки компетентности автора.

В заключение мне хотелось бы обратить внимание на одно важное обстоятельство, которое было предметом многочисленных высказываний профессора Б. Т. Малышева.

Люди очень разные. Наряду с агрессивными, стремящимися к личной власти, способными переступать через любые законы, существуют и такие, которых Б. Т. Малышев называет «гармонителями». Они стремятся найти компромиссы, предотвратить возможные конфликты. В разные периоды человеческой истории роль тех или иных в прогрессе, в развитии общества была различной. Наверное, на заре истории «человека разумного» он вряд ли мог бы выжить без тех темпераментных «властителей», чья энергия и чье стремление к господству, доставшиеся им в наследство еще от своих диких предков, обеспечивали не только стабильность и благополучие своих племен, но и в немалой степени содействовали отбору, отбраковке не годных организационных структур племенной организации.

Но времена меняются, и то, что было приемлемым и даже необходимым в эпоху раннего палеолита — выдвижение на первый план и наделение властью агрессивных и властолюбивых членов общества,— начало вредить развитию человечества как вида, тормозить развитие цивилизации, а порой и отбрасывать ее назад, как это было во времена Чингисхана или Тамерлана. А сейчас появление на исторической авансцене подобных персонажей просто опасно, опасно для человечества в целом.

Мы вступили в такую эпоху нашей истории, когда один человек может сделаться источником бедствий для всего остального человечества — в руках одного человека могут оказаться сосредоточенными невообразимые мощности, неосторожное, а тем более преступное использование которых может нанести людям непоправимый вред.

Это сейчас понимают уже многие, но ассоциируют подобные опасности только с пресловутой «красной кнопкой», нажатие которой отправит в путь смертоносные ракеты. На самом же деле все значительно сложнее, и человек, наделенный властью, способен, если он не владеет необходимыми нравственными качествами, нанести колоссальный ущерб развития общества.

Вот почему Б. Т. Малышев подробно обосновывает необходимость тщательного отбора лиц, которым однажды может быть поручено управлять другими людьми и будут вручены права использовать во благо Человека то могущество, которым ныне обладает цивилизация. Людей, способных выполнять эту высокую миссию в современных условиях, он предлагает называть «гармонителями».

Я во многом разделяю эти его взгляды и тоже думаю, что наступающий этап в развитии общества потребует выработки специальных требований, которым должен удовлетворять человек, предназначенный для выполнения «командных» функций.

Рассказав о системе «Учитель», я не оговорился, высказав предположение о том, что в эпоху ноосферы именно корпус учителей может оказаться той базой и той жизненной школой, которая станет способной отбирать людей, годных для руководства другими людьми, и тех, кому может быть доверено распоряжаться тем могуществом, которым мы уже сегодня располагаем.

Рафал Серафим, канадский эколог:   Попытки теоретически осмыслить, объяснить и оправдать столь мощное вмешательство человека в будущее планеты имеют долгую историю, но прежде всего возвращают нас к началу этого столетия. Несмотря на несовершенство приборов и отсутствие глобальных измерений, значительная часть споров и предложений основывалась на изучении биогеохимических процессов Земли и роли в них человека.

В центре многих этих ранних дебатов был русский натуралист Владимир Иванович Вернадский. Сейчас об этом редко упоминают, но именно Вернадский первым обратил внимание на возрастающее вторжение человека в естественные биогеохимические циклы планеты. Одним из первых он популяризировал понятие биосферы и развил концепцию ноосферы: растущего глобального осознания усиливающегося вторжения человека в биогеохимические циклы, ведущего в свою очередь ко все более взвешенному, целенаправленному контролю человека над глобальной биогеохимией.

Как отметил эколог Дж. Хатчинсон, идеи Вернадского получили такое широкое признание, что изучение биосферы сейчас стало традицией теоретического мышления, доказавшей свою громадную стимулирующую силу. Фактически понятие биосферы сегодня, стало настолько значительным, что именно с его помощью определяется отношение человечества с природой. Его сила в способности объять прагматическую и идеалистическую философии, направляющие и деятельность человека, и перспективы науки. Мы все больше начинаем говорить об отношениях человечества с биосферой, а не с природой.

В. И. Вернадский использовал понятие ноосферы, помогающее объяснить следствия растущего вторжения человека в планетарные биогеохимические циклы. Преобразование биосферы путем вмешательства человека было для Вернадского процессом ноогенезиса — создания ноосферы. Он полагал, что развитие науки и технологии будет изменять стихийный характер человеческого вмешательства в биосферные процессы, делая его несравненно более взвешенным и целенаправленным. Такое изменение будет означать переход от биосферы к ноосфере. Согласно Вернадскому, интенсивный и сбалансированный переход биосферы в ноосферу обеспечиваетусловия управления биогеохимическими циклами в рамках планетарной системы жизнеобеспечения. Он был убежден, что этот переход к ноосфере происходит под влиянием научных достижений, и ожидал, что человечество, наконец, осознает это. Безопасный переход к ноосфере, подчеркнул он, представляет вызов, с которым встретилось человечество,— реконструкцию биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого.

Для Вернадского международные исследования науки были не только главной целью человеческой интеллектуальной активности, но и наибольшей надеждой рода человеческого, так как только наука была для него универсальной связующей силой. Он предсказывал, что развитие техники будет сопровождаться совершенствованием форм общества и организаций. Вместе они будут вести к сознательной и рациональной перестройке биосферы в ноосферу. Человечество должно достичь вершины своего существования собственными усилиями.

Ноосфера Вернадского была прежде всего средой, в которой человечество может самореализоваться. Он полагал, что человечество достигает ее через взвешенный и целенаправленный контроль над средой обитания. Вернадский видит ноосферу преимущественно материалистически: как исторически неизбежную стадию в эволюционном развитии биосферы. Суть понятия ноосферы — вера в призвание людей, которые должны изменить биосферу с помощью науки и техники.

В начале 70-х годов были заново открыты преимущества системного подхода к изучению биогеохимических циклов. Английский химик Джеймс Лавлок и американский микробиолог Линн Маргулис привлекли для объяснения химической неравновесности атмосферы Земли гипохезу Геи, согласно которой Земля является саморегулирующейся системой, созданной биотой и окружающей ее средой, способной сохранить химический состав атмосферы и тем самым поддерживать благоприятное для жизни постоянство климата.

Лавлок считает, что Гея действует на кибернетических принципах. И с помощью математической модели пытался продемонстрировать, что такая кибернетическая система могла бы быть механизмом, с помощью которого Гея регулирует окружающую среду. В этой модели мир изображается только с помощью черных и белых цветов (маргариток), имеющих разную степень отражения. При изменении яркости потоков солнечного света растет разнообразие, которое в свою очередь ведет к возрастанию способности регулировать температуру поверхности планеты, а также к росту биомассы.

Концепция Геи как взаимодействующей коэволюции биотических и абиотических компонентов нашей планеты стимулировала развитие научных исследований биогеохимических циклов и особенно атмосферы. Например, понять значение метана в изменении климата помогло утверждение, что биологические организмы играют существенную роль в регулировании атмосферной среды.

Недавно Лавлок ввел понятие «геофизиология», обозначив им системный подход к наукам о Земле, имея в виду «диагноз и предупреждения начинающихся болезней нашей планеты». Важно определить и защитить регуляторные механизмы Геи, утверждает английский ученый.

Последователи Вернадского в России продолжили детальные количественные исследования биогеохимических циклов с помощью компьютерных моделей. Были сделаны попытки исследовать «несущую способность» биосферы, ее эволюцию, обусловленную частично процессами, находящимися вне пределов человеческого влияния и отчасти вторжением человека. Важнейшим результатом этих исследований было привлечение внимания к критическим точкам «несущей способности» биосферы. Были использованы широкомасштабные, хотя и упрощенные модели биосферных процессов для ответа на вопрос: как и до какой степени человеческая деятельность может быть ответственна за изменения в биогеохимических циклах. Например, какими будут следствия для углеродного цикла, если будет сведена четверть или треть лесов? Что будет следствием потери четверти существующих лесных ресурсов через 40 лет или через 60?

Геофизиология Лавлока в свою очередь поднимает такие проблемы, как запас устойчивости действующей на планете системы, характер возможных пертурбаций и возможность их погашения. Может ли, например, наша планета сохранить существующий климат без влажных тропиков в их сегодняшнем виде?

Все чаще как в публичных, так и в научных дискуссиях ставятся вопросы о социоэкономическом и технологическом влиянии человечества на биосферу и ее биогеохимические процессы ( «где», «как», «когда», «до какой степени»). Поэтому информирующие понятия Геи и ноосферы стоит рассматривать как взаимодополняющие, учитывая, что каждое выросло из аналитической интерпретации биосферы. Понятие ноосферы подчеркивает, что именно мы должны знать и понимать о работе и управлении биогеохимическими циклами, тогда как понятие Геи акцентирует то, что мы не знаем и не понимаем. Взятые вместе, как части более великого целого, Гея и ноосфера могут помочь отличить то, что мы поняли, от того, что не поняли — относительно способности человека вести себя на нашей планете так, чтобы обеспечить выживание и нашего собственного вида, и всей биосферы.

Г. А. Заварзин

Имя В. И. Вернадского стало символом мышления естествоиспытателей нашего времени, подобно тому как символом мышления предыдущей эпохи было имя Ч. Дарвина. Это сопоставление отнюдь не преувеличение. Движение научной мысли во многом идет от противопоставления, от желания и необходимости ответить на иные вопросы, чем те, которые ставило себе предыдущее поколение. В движении мысли естествоиспытателей XIX века и нашего есть три отчетливые вехи: А. Гумбольдт, Ч. Дарвин, В. И. Вернадский. «Космос» Гумбольдта был проникнут стремлением дать единое описание известного тогда мира. Ч. Дарвин в своей «Автобиографии» пишет, что кумиром его студенческих лет был именно А. Гумбольдт и свою деятельность он начинал как естествоиспытатель широкого профиля,— геология не случайно была отправной точкой в его мышлении. Но, придя к своей идее, он увлек человечество другим вопросом: историей и причинами происхождения отдельных объектов живого мира. И это нашло отражение в главном труде его жизни — «Происхождении видов». По Дарвину, вид — это элемент многообразия в формальной логике, пронизывающей систематику живых существ со времен К. Линнея.

Вернадский, не оспаривая и не сомневаясь в эволюционном учении Дарвина, ставит другой вопрос — о взаимодействии объектов живой и неживой природы в единой системе — и рассматривает смену одной биосферы другой, отчетливо понимая, что история происхождения отдельного элемента многообразия не решает проблемы формирования многообразия как единой системы. Такой подход был свойствен русскому естествознанию конца XIX века, наиболее ярким, но не единственным представителем которого стал В. И. Вернадский. Его мысль о биосфере была закономерным продолжением логики естествоиспытателей, воспринявших идею эволюции, но не остановившихся на ней, а сделавших следующий шаг.

Теория происхождения видов нуждается в теории происхождения жизни. Гипотезу о ней выдвинул А. И. Опарин*. У него было много* последователей, подменивших вопрос о происхождении жизни, то есть происхождении живых организмов, вопросом о возникновении тех химических компонентов, из которых слагается организм. В результате гипотеза, по сути, не ушла

* Опарин Александр Иванович (1894—1980), советский биохимик, академик РАН. Выдвинул материалистическую теорию возникновения жизни на земле. Разработал основы технической биохимии в СССР. Исследования по биохимии переработки растительного сырья, действию ферментов в растении.— Ред.

вперед от ее принципиальной постановки в 20-х годах нашего столетия.

При всем могучем полете мысли В. И. Вернадский оставался на почве «эмпирических обобщений» и резко отрицательно относился к попыткам подменить факты логическими построениями. С этого ограничения и начинается его «Биосфера». По мнению ученого, земная кора — это область былых биосфер. Биосфера существовала на протяжении геологической истории от криптозоя* до наших дней и была широко проникнута живым веществом. Мысль Вернадского, что биосфера геологически вечна, нашла подтверждение в исследованиях последних десятилетий и стала «эмпирическим обобщением». Совпадение геологической и биологической истории прослеживается как на палеонтологическом материале, так и на тех следах геологической деятельности, которые организмы оставили в осадочных породах. Введен даже термин «догеологическая история Земли». Вопрос сейчас лишь в экспериментальной проверке и уточнении того, как осуществлялось взаимодействие между компонентами прошлых биосфер. Это потребует такой же длительной и упорной разработки, какой потребовало эволюционное изучение, чтобы стать синтетической теорией эволюции, сложившейся с молекулярной биологией.

В XX веке произошла дивергенция (расхождение, размежевание) научной мысли, высказанной Л аи еле м и Дарвином. Одно направление пошло к детализации механизмов жизненных процессов и через генетику, биохимию, молекулярную биологию привело к современной физико-химической биологии, обращенной внутрь организма. Другое, продолжающее линию В. И. Вернадского, не было генеральной линией развития мысли в течение почти полувека. В последней четверти XX века образ мышления ученых изменился: помимо углубленной детализации знаний и неизбежной при этом специализации потребовалась общая картина, и биогеохимический подход Вернадского стал символом мышления нашей эпохи.

Для микробиолога, и особенно русского микробиолога, воспитанного на традициях, заложенных современником В. И. Вернадского — гениальным С. Н. Виноградским, учение о биосфере и биогеохимических циклах всегда оставалось символом веры. К сожалению простой и ясный взгляд С.Н.Виноградского на природу и роль в ней микробного мира как «ферментов» остался невостребованным. Однако первая биосфера Земли как целостная система была сформирована бактериями, и они навсегда остались ведущей силой в деградационной ветви биогеохимических циклов. Сейчас мы не можем дать

* Криптозой (от грен, kryptbs — тайный, скрытый и где — жизнь) — крупнейший интервал геологического времени, охватывающий докембрийские толщи, лишенные явных остатков скелетной фауны.— Ред.

корректный доказательный ответ на вопрос о том, что было на заре истории Земли, но, основываясь на знании бактерий и производимых ими геохимических процессов, можно моделировать вероятную биосферу Земли самого отдаленного прошлого и проверить правильность модели геологическими свидетельствами.

В западной литературе концепцию Вернадского подменяют модным словом «Гайя». Но следует ли вообще принимать ее во внимание после поразительного признания автора этого слова — Лавлока, что он не знал «Биосферы» Вернадского, когда выдумывал свою гипотезу, то есть не знал того, о чем говорил?! Естествознание XX века пронизано биогеохимическими идеями Вернадского, и, даже не читая его самого, исследователь оказывается опосредованно в кругу влияния его мысли.

Перелом в научном мышлении произошел именно потому, что «человек охватил своей жизнью, культурой всю верхнюю оболочку планеты». Из-за этого и оказалось невозможным по-прежнему ограничиваться специализацией при изучении природных явлений. Обобщенное мышление, ломающее границы отдельных дисциплин, мышление «по Вернадскому», стало для современного человечества вопросом выживания. Человечество вынуждено вырабатывать стратегию поведения, учитывая взаимосвязь природных явлений — от деятельности почвенных бактерий до увеличения содержания микрогазов в атмосфере и изменения климата. Поэтому научная мысль должна предшествовать технической, а научный прогноз — принятию решений, предполагающих крупномасштабные изменения в природе.

Возросшее могущество науки не страшит ученого. Но аморально применение прикладных, технических плодов научного знания без ясного представления о неизбежных последствиях — будь то неразумное вмешательство в природу или использование в военных целях атомной энергии или генной инженерии. Ядерная война несовместима с существованием биосферы, в которой может жить человек. Этот очевидный вывод вытекал уже из понимания того, какой ограниченный контингент может быть сохранен в сложнейших системах автономного жизнеобеспечения, аналогичных тем, что применяются для дальнейших космических полетов. Исследование климатических последствий ядерной войны подтвердило этот очевидный вывод. Но существование биосферы может быть нарушено и не катастрофическим путем, а вследствие накопления медленных частных изменений. Образ «Земля — космический корабль» прежде всего наводит на мысль об ограниченности ресурсов, которыми располагает человечество, и необходимости совместных международных действий, чтобы избежать необратимости неблагоприятного течения событий.

Нравственная позиция ученого, знающего истинное положение дел и вероятные последствия, состоит в том, чтобы делиться своим знанием и предвидением с людьми. Общество для того и содержит ученых, чтобы они давали ему знание. Это знание должно быть общественным достоянием.

Заварзин,  Моисеев,  Вернадкский 

18.04.2013, 8966 просмотров.