Что нужно менять в Российской науке и образовании? / Олег Фиговский
Олег Фиговский
Негативные макроэкономические изменения в ведущих странах Европы, США, Канады и Японии привели к тому, что где-то в середине 60-х годов прошлого столетия практически остановился прогресс в важнейших отраслях человеческой деятельности — энергетике, космонавтике, авиации, наземном транспорте, ядерной физике. Положительные тенденции еще пока по инерции наблюдаются в микроэлектронике, информатике и генетике. Эти негативные явления привели к мировому экономическому кризису, связанному с перепроизводством устаревших товаров. Выйти из него возможно только путем использования новых научно-технических решений старых проблем и перестройки промышленности в целом.
Застой в академической науке возник еще во времена СССР. Ошибка ученых в том, что мы проиграли мировую конкурентную гонку в экономике. В 1988 году академик Валерий Легасов первым вынес эту проблему на общественное обсуждение, предложив создать при Академии наук комиссию по преодолению застоя в науке. Но он столкнулся с агрессивным сопротивлением консервативного большинства ученых, что, возможно, довело его до самоубийства.
Согласно Т. Куну, если знания не позволяют решить поставленные цели, они являются устаревшими или ненаучными. В этом же ключе философ науки Дж. Холтон выделяет «патологическую науку» – занятия людей, убежденных в том, что они творят подлинную науку, но на самом деле находящихся в плену своих болезненных фантазий и иллюзий. Белорусский ученый Александр Ильянок констатирует, что в настоящее время происходит массовая репликация демонстративных стратегий в научной среде, связанных с имитацией принадлежности к передовым технологиям. В последние годы нарастает бурный поток проектов и работ, в названия которых целенаправленно добавляется «грантоемкая» приставка «нано» с целью их актуализации в расчете на получение грантов и инвестиций. Закрепление за нанотехнологиями статуса национального стратегического приоритета означает соответствующие изменения политики грантодателей, что рационально используют исследователи путем маркетинговой мимикрии, модернизируя названия, но не содержание своих разработок. Особую опасность «псевдонаноиндустриализация» представляет в связи с неразвитостью экспертного сообщества в области нанотехнологий в РОСНАНО и Сколково.
Сейчас наступает ответственный момент в РАН, происходит ее реорганизация. Куда повернет Академия наук? Сможет ли она набраться мужества и создать, по совету академика Валерия Легасова комиссии по преодолению застоя в науке? Или этим должна заниматься внешняя по отношению к Академии организация? Создание такой комиссии при Академии наук поможет ей вернуть свой авторитет в обществе как передового института, формирующего путь в будущее… Если Академия наук не реформируется, то самоуничтожение грозит не только ей – распад интеллектуальной основы может привести к распаду России, к деградации государства, лишенного интеллектуального фундамента в целом.
Однако вместо того, чтобы решать кардинальные проблемы модернизации, в России найден иной способ «двинуть» вперед российскую науку. В своем обращении в Государственной Думе от 22.04.2014, лидер фракции КПРФ Геннадий Андреевич Зюганов упомянул о количестве ученых, уехавших на работу за рубеж – по использованным им данным, эта цифра достигает 1,5 млн. человек. Картина такова, – говорит Зюганов, — государство тратит деньги на их образование, а данные граждане, пренебрегая интересами государства, едут, если можно так выразиться, учитывая сегодняшнюю обстановку, работать на врага. Если патриотического воспитания и самосознания им не достает, то почему бы законодательно не ограничить их в работе за рубежом? — спрашивает Зюганов. В нашей стране есть множество научных центров, думаю, работу молодому ученому-специалисту найти несложно. Понятно, что может быть, в каком-нибудь зарубежном научном центре условия получше, зарплата побольше, но ведь должно же еще быть чувство Родины и ответственности за ее судьбу.
Решение проблемы Геннадий Зюганов видит в необходимости законодательно закрепить подписку с поступающих студентов в ведущие государственные ВУЗы страны (МФТИ, Бауманка, МГУ и др.) о невыезде на работу за рубеж после окончания ВУЗа. Для уже работающих ввести запрет на выезд за рубеж с целью работы, что, по его мнению, обеспечит снижение количества ученых, выезжающих на работу за рубеж. По его мнению от этого научно-технический прогресс в нашей стране почему-то пойдет быстрее – якобы у ученых появится дополнительный стимул к ответственной работе. Однако такие методы в СССР иначе чем крепостными не назывались…
В тоже время логика развертывающейся реформы РАН подталкивает ученых, особенно молодых, к продолжению научной работы за рубежом. Вот как комментирует обсуждение итогов реформы на конференции ученых РАН доктор физико-математических наук, сотрудник Института управления РАН Павел Чеботарев: «Ученые встретились и перемигнулись: »Cogito, ergo sum*. Хотя мы уже «работаем под контролем“. Под началом людей, плохо представляющих себе, зачем нужна наука, как она устроена и что в ней ценно. И в руках у нас нет рычагов». «России без науки — труба». С этим лозунгом и власть, и общество более чем наполовину согласны. Понимая «трубу» как нефтяной источник благополучия, а не «безвыходняк». Про безвыходняк они в глубине души тоже знают, но гонят эту мысль, утешаясь тем, что «на наш (а может быть, — и наших детей) век хватит, а дальше — Бог весть».
*Мыслю – следовательно существую. Рене Декарт
Однако Россия с наукой для них значит немногим больше: что-то вроде трубы с бантиком. Такая «больная модель“ не у всех, но очень у многих. Поэтому обращаться — что к власти, что к обществу — почти что глас вопиющего в пустыне. И пока дело обстоит таким образом, рассчитывать и добиться чего-то ученые могут только самоорганизацией. К счастью, многие ученые это понимают. И, на мой взгляд, это главный итог нескольких десятилетий развития научного самосознания. Сейчас многие понимают, что имеющихся научных организаций недостаточно, — говорит Чеботарев. Для борьбы за науку необходима организация, состоящая из наиболее уважаемых ученых, причем легитимная, т.е. избранная научными работниками. Будучи по функциям аналогом Академии, она формируется иначе — выборы идут не изнутри (кооптация), а извне (делегирование).
К этому близко предложение Анатолия Вершика: “Создание Комитета, составленного из авторитетных ученых, независимого от всех властных и аналогичных структур (от ФАНО, РАН, Министерства Образования и Науки, Общественных Советов по науке при президенте и министерстве, Думе, правительстве и пр.) для наблюдения и внесения рекомендаций по всем вопросам функционирования и работы научных институтов, с широкими контактами с научной общественностью, международными контактами».
Его идея, по сути, была поддержана главой Совета по науке при Минобрнауки Алексеем Хохловым и председателем профсоюза работников РАН Виктором Калинушкиным, которые гораздо чаще бывают несогласными друг с другом.
Участвовавший в конференции ученых РАН доктор биологических наук, зам. директора ИППИ РАН Михаил Гельфанд, отметил: «На мой взгляд, многие коллеги неосторожно обращаются с метафорами. Вот, скажем, на Конференции неоднократно было предложено „сохранить научный гумус“. Вообще-то гумус — это продукт разложения; конечно, в нем живет множество мелких существ, и взойти что-то может и заколоситься — но все-таки, думаю, авторы не совсем это имели в виду. Или вот, выступая на конференции, один профсоюзный деятель предложил: «Замените слово „Крым“ на «науку“ — найдете решения, которые нам нужны». Ведь и с наукой было как с Крымом, когда ситуация с РАН разворачивалась ровно по тому же сценарию: обида, разработка тайной операции, блицкриг, скандал и … бардак.
Матчасть тоже бывает подводит…. Сообщение о неприменимости библиометрических критериев к философии было проиллюстрировано положением конкурса Л’Ореаль-ЮНЕСКО для молодых женщин-ученых, работающих в естественных науках. Или вот: один замечательный математик предложил создать много постоянных ставок для молодых ученых (в сторону замечу, что поручить доклад о грантовой системе представителю науки, в которой она совершенно не работает, — это тонкий ход оргкомитета), а другой сразу вслед за этим — систему постдоков.
И что должен был подумать чиновник, начавший заниматься наукой менее полугода назад, а до того – тесных отношений с ней не имевший? Видимо ученые сами не знают, чего хотят, должен решить он, выслушав разноголосицу мнений. Замечу, по этому поводу, что разногласия в вопросах научной политики — это нормально, но обсуждаться они должны постоянно и планомерно, и в результате должны создаваться программы широких реформ или наборы конкретных изменений, конкурирующие друг с другом, а законодатель, отражая мнение налогоплательщиков, должен между этими программами выбирать — должен, но разумеется, не у нас… На деле происходит следующее — чиновники, пользуясь ошибками выступающих и вопрошающих, неискушенных в чиновничьем жаргоне, а также подавляющим среди ученых незнанием бюрократических механизмов, легко уходили от многих содержательных вопросов, аккуратно обходя наиболее острые углы.
Иногда удавалось добраться до сути дела и добиться ответа, но редко. Вот, скажем, был задан вопрос-предложение о двуступенчатой экспертизе и панельных обсуждениях в Российском научном фонде (РНФ), на что гендиректор фонда ответил, что созданы секции Экспертного совета по отдельным направлениям, и предложил изучить список членов совета. Список как список — только вот, в Совет входит 61 человек на 9 секций, т.е. 6-7 человек на одну науку — это явно нерепрезентативная выборка, этого недостаточно. Когда я работал в одной из трех биологических секций РФФИ, в ней было 15-20 членов, что действительно перекрывало более или менее все направления и страховало от произвольности решений. Другие существенные «репутационные» проблемы — например участие в экспертном совете РНФ академика, известного своим хвалебным отзывом о Петрике, или избыточное представительство от Курчатовского института, а также то, что в совете — более 20% членства составляют не «чистые» ученые, а директора институтов — это заставляет с осторожностью относиться к перспективам экспертизы (оговорюсь, что среди членов экспертного совета РНФ много сильных и достойных ученых, так что надежда все-таки остается).
Возвращаясь к итогам конференции научных работников, следует отметить еще одно — в научном сообществе очень мало людей, способных и готовых к систематической, планомерной организационной работе. Комиссия общественного контроля за реформой науки, Совет Общества научных работников, Научный совет Минобрнауки — и всё? Это два, три десятка активных участников. Однако в ситуации, когда бюрократическая система не работает как должно, необходимо, чтобы сами ученые читали проекты официальных бумаг и отслеживали опасные места, а также готовили собственные предложения. Минобрнауки и ФАНО заявляют о готовности к совместной работе с общественными объединениями ученых — этим стоило бы воспользоваться, да почти некому…
О деградации высшего образования в России говорится немало. Раньше я обращал внимание на проблемы в области подготовки инновационных инженеров для обеспечения модернизации производств, переходу к следующему технологическому укладу. А вот профессор Андрей Поповкин, зав. кафедрой философии ДВО РАН, обсуждает логику управления в российском высшем образовании.
Поповкин считает, что одним из самых возмутительных итогов реформ высшего образования в России стала вопиюще несправедливая эксплуатация труда преподавателей. Есть один малоизвестный широкой публике факт: до сих пор не существует никакого общероссийского нормативного акта, который определял бы размер преподавательской нагрузки — объем лекционной нагрузки и семинарских занятий. Ее диапазон в российских ВУЗах крайне широк, в основном утвердились пресловутые 900 часов, но бывает и 1000 и 1200. Чтобы было понятно для непосвященных: даже 900 часов, считающиеся в преподавательской среде нагрузкой «при которой жить вполне можно», превышают нормы западных университетов в 2–3 раза! И это не говоря об отсутствии у наших преподавателей таких западных «пряников», как «академические семестры», которые можно посвятить только исследовательской работе. Исторически размер нагрузки на отечественных преподавателей уходит корнями в советскую эпоху, когда сотрудники ВУЗов, за редким исключением занимались только преподаванием. Однако сегодня с них требуют еще и научной работы, вернее, публикаций.
«Эффективные менеджеры», вставшие на ключевых постах большинства университетов, либо не умеют, либо не хотят связываться с реальной научной работой. Университеты все более превращаются в бизнес. Однако в отличие от обычного бизнеса, где основным «топливом» для процессов служит капитал, для университетского «бизнеса», покровительствуемого Министерством образования и науки РФ, в дело вступает важная добавка в виде того, что антропологи называют символическим капиталом: это различные формы статуса, престижа, известности, уважения и прочего. Можно смело утверждать, что затеянная в университетах (и не только в них) гонка за публикациями в журналах с высоким индексом цитирования есть не что иное, как бизнес, нацеленный на зарабатывание символического капитала. Если у кого-то есть сомнение, приведу простой факт: зарплата доцента в ДВФУ, составляет приблизительно 30 тыс. рублей, а за любую (!) публикацию в журнале, входящем в SCOPUS или Web of Science, руководство выплачивает 100 тыс. рублей. Никакие другие достижения преподавателя и рядом не стоят по размеру вознаграждения, даже его, казалась бы, основная работа – преподавание!
Университетам предписано развивать научную деятельность. В стране растут и множатся исследовательские университеты. Под моим руководством ведутся исследования в двух из них (я являюсь почетным профессором обоих). Однако, любое серьезное исследование требует нескольких очевидных условий: 1) наличия у исследователя нужных способностей и квалификации; 2) наличие времени и душевных сил для исследовательской работы; 3) наличие необходимой инструментальной базы. Однако, что делает администрация университетов? Она на корню губит возможности преподавателей заниматься исследованиями: ведь даже если у вас есть способности, предоставлены средства, но нет сил и времени (а их не может быть при нагрузке 900 часов и более!), вы просто не сможете заниматься передовыми исследованиями. Вы элементарно будете все время в положении «догоняющего» в своей научной области! Ведь, чтобы двигаться вперед, надо знать, что уже сделано, а это требует времени на элементарное чтение научной литературы и спокойное обдумывание прочитанного, его обсуждения с коллегами…
Однако, если научная работа все же ведется, то в чем же состоит ее результат? Самый простой и ясный ответ оказался надежно похоронен в разглагольствованиях о статусе отечественной науки! А между тем, результатом научных исследований был, есть и будет ответ на поставленные перед исследователем вопросы, открытие законов природы или социальной жизни, обнаружение новых фактов и их взаимосвязей. Именно это, а не пресловутые публикации в рейтинговых журналах, есть результат настоящей науки! Да, научное сообщество устроено так, что коммуникация играет в нем очень важную роль и потому результаты исследования должны быть опубликованы. Но как я неоднократно писал ранее, по крайней мере, в технических науках, публикации и индекс их цитирования никак не являются ни результатом, ни критерием научной работы. Более важно количество созданных (реализованных на имеющейся элементной базе) новых технических решений, которые обязательно должны подтверждаться получением патентов, в том числе в ведущих странах мира.
На вопрос «Почему же именно публикации вдруг стали так важны для Минобра и руководства университетов?» — проф. Андрей Поповкин отвечает: «Тут все просто: у руля стоят люди с экономическим мышлением и все, что они делают, подчиняется экономической логике. Французский философ Франсуа Лиотар еще в конце 70-х годов прошлого века предупреждал о грядущей для научных исследований и университетов «легитимации через производительность». Однако эта логика «прироста производительности» и «самофинансирования» не просто чужда, а порой губительна для таких областей как искусство, наука и т.п., но это никого, похоже, не смущает. Боюсь, что в руководстве Министерства образования нашли, наконец, «пользу», которую наука и образование должны приносить государству, и эта польза вовсе не воспитание и образование будущих поколений, не прорывы в решении фундаментальных научных задач, нет! Есть гораздо более «полезная» вещь – повышение престижа, улучшение имиджа (и имиджа России в том числе!) – вот тот самый «символический капитал»! Ведь что видит экономист, глядя на нашу науку и ВУЗы? А видит он, что в общем объеме научных публикаций, который экономист, по-видимому, оценивает на манер валового национального продукта, «валовой» продукт российской науки (особенно ВУЗовской) катастрофически мал.
Приведу пример подобных рассуждений: « «Картина получается мрачная, но она вполне отражает реальность, — заявил „Ъ“ начальник аналитического отдела управления академической экспертизы ВШЭ Иван Стерлигов. — Мы видим, что российские ученые из года в год выдают примерно одно и то же количество научных работ, хотя финансирование науки за это время серьезно выросло». В 2000 году из бюджета РФ на гражданские научные исследования было выделено 17 млрд. руб., а в 2014-м — 366 млрд руб. За это время количество научных публикаций Китая выросло на 820%, Германии на 51%, а России — примерно на 5%, утверждает эксперт ВШЭ».
Поражает не только сама постановка вопроса, когда о развитии науки судят по валу публикаций и по примитивности способов, которыми «эффективные менеджеры» пытаются управлять процессом. Это всевозможные циркуляры и указания! Та же статья напоминает «…президент Владимир Путин издал указ, согласно которому к 2015 году доля публикаций российских исследователей в Web of Science должна увеличиться до 2,44%». Не отстают в административном «творчестве» от Президента и администрации университетов, утверждая планы по публикациям, грозя ученому люду кнутом санкций и размахивая пряником. Я с большим уважением отношусь к Президенту, но должен констатировать, что в управлении наукой и образованием он разбирается не очень хорошо.
Давайте представим, как такими же мерами развивают, скажем, русское искусство: президент, ректор или иной администратор издает указ написать в год не менее трех мировых шедевров живописи… Скажете, безумие?! А почему никому не кажется безумием требовать от ученых публиковать результаты оригинальных исследований, каждое из которых по сути – в большей или меньшей степени, но открытие, по плану? Или кто-то думает, что в журналах с мировым именем публикуют мелкие, второстепенные результаты? (Бывает, конечно, и такое, но как правило известные журналы не заинтересованы ронять свой престиж, поэтому коррупция остается уделом неразвитой, не нацеленной на результативность, системы публикаций – которая остается, к сожалению, российской прерогативой).
За всем этим «показательным» подходам к публикациям стоит одна мысль: не важно, что там будет опубликовано, не важно, где и как проведены исследования, неважно,что открыто и открыто ли вообще – лишь бы в ведущем журнале красовался бренд университета. Такой «менеджмент“ на корню губит качество научных исследований, но это никого не волнует. Как никого не волнует и падение уровня российского образования, особенно в гуманитарной сфере. По большому счету в российских университетах преподавателю, выдающему на гора публикации, готовы простить любой уровень работы со студентами (правда, если он не оформит вовремя отчетность или учебно-методический комплекс дисциплины, то не простят!)».
Далее проф. Андрей Поповкин замечает, что «создание крупных федеральных университетов, особенно в регионах, внесло в процесс свои коррективы. Создание университетов — как проект — просчитывался с точки зрения все той же экономической и административной целесообразности. Но к чему это привело в итоге? В реальности преподаватели федеральных университетов оказались почти на положении крепостных в этих гиперкомбинатах по заработку символического капитала! Академические свободы оказались заменены административной вертикалью власти: какие тут могут быть научные споры, когда надо выполнять указ Президента по валу публикаций?! Преподавателям, которые не согласны с политикой администрации какого-либо федерального университета, зачастую попросту невозможно оттуда уволиться, не отказавшись при этом от своей профессии! Сокращение количества ВУЗов в региональных центрах в реальности привело и к ослаблению научной конкуренции, но главное, напрочь убрало конкуренцию административную. Руководство федеральных университетов просто вне конкуренции – ни один региональный ВУЗ не сможет предоставить преподавателю сопоставимых условий работы, а чаще всего, и вовсе не сможет предоставить работы, так как перенос центра тяжести финансовых потоков и выделения бюджетных мест на федеральные университеты поставил все остальные региональные ВУЗы, за редким исключением, на грань выживания.
В таких условиях администрации любого федерального университета очень трудно воздержаться от применения административного ресурса для подавления любой критики. Данная ситуация „повышенной управляемости“ преподавательским составом противоречит самому духу университетской идеи и неизбежно будет вести к деградации, поскольку имеет место нарушение одного из важнейших принципов управления: наличия в системе обратной связи. Неизбежно и падение качества преподавания – оно просто не вписывается в экономическую модель управления университетами, хотя бы в силу неформализуемости этого критерия.
В этих условиях (отсутствие гласного обсуждения, невнимание СМИ к проблематике нового «феодализма“) остается лишь надеяться на здравомыслие руководства федеральных университетов и стараться донести до них реальное понимание нужд науки и образовательного процесса. Однако проблема в том, что в России преподавательское сообщество сильно разобщено. Строго говоря, оно не ощущает себя именно сообществом, со своими ценностями, этикой, взаимной поддержкой. Сложилась ситуация, когда преподаватели представляют собой достаточно аморфную массу, зажатую между студенческим объединениями и администрацией ВУЗов. Выход видится, прежде всего, в формировании академической культуры в преподавательской среде, росте ее сплоченности и способности отстаивать не только свои материальные интересы, но и свои ценности, среди которых, безусловно, ведущее место принадлежит свободе научного поиска и возможности честно и добросовестно учить студентов».
Учитель Григория Перельмана и Станислава Смирнова, двух лауреатов Филдсовской премии, педагог, воспитавший 90 призеров и победителей международных олимпиад по математике, профессор РГПУ им. Герцена, замдиректора по науке физмат лицея № 239 Сергей Рукшин рассказал «Газете.Ru“, за что он критикует реформу российского образования и почему российские ученые предпочитают работать брокерами в США, а не заниматься наукой на родине:
»— Я считаю, что 12 лет непрерывных реформ поставили наше образование на грань, за которой его уже не будет. Из системообразующего института нации, который формирует нас как граждан этой страны, оно превращается в услугу. Вместо специалиста, который социализирован в этой стране, мы даем бумажки недоученных бакалавров, которые знают реальную жизнь хуже, чем выпускники техникума много лет назад. Они воспринимают страну как временное место работы, которое в случае чего можно и поменять. Мы утрачиваем и содержание образования, и его социальную функцию.
Закон «Об образовании» «обсуждала» комиссия по развитию образования Общественной палаты, которую возглавляет один из идеологов реформы образования ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов, — продолжает Рукшин. Он реформу придумывает, он же ее и одобряет — такое общественное обсуждение. Моя любимая цитата из «Теркина на том свете»: «Это вроде как машина скорой помощи идет: сама режет, сама давит, сама помощь подает». Ужас наших реформ состоит не только в том, каковы они, но и в механизме принятия решений. Самый возмутительный пример, когда под покровом ночи, без объявления войны, в нарушение всех сроков был внесен закон о реформе РАН в Госдуму. Реформы образования проводились примерно так же. Только иногда создавалась иллюзия их общественного обсуждения. Реформы принимаются скрытно и без участия профессионалов. Помните недавний скандал про то, что РАН должна выдать «на гора» свои планы по публикации статей на 2014–2016 годы? Фундаментальная научная работа не планируется. Как мой ученик Григорий Перельман должен был спрогнозировать, что докажет гипотезу Пуанкаре? А как оценить отчетность наших вузов? Как можно судить о деятельности вуза по квадратным метрам и среднему баллу ЕГЭ поступающих?
— Талантливые уезжают очень часто, — говорит Рукшин. Мой второй филдсовский лауреат Стас Смирнов работает в Швейцарии. Программы мега-грантов не вернут никого. Он сюда приезжает на четыре месяца в году, распределяет деньги по своей лаборатории в России. Но он не сможет создать образовательную систему, научную школу для страны. Этим летом два сильнейших выпускника — Влад Волков, у которого две медали международных олимпиад, и Роман Бойкий, у которого одно золото, — должны были поступать в аспирантуру. Рома, узнав об условиях работы и обучения здесь, уехал за границу. Влад остался, за что ему спасибо. Из предыдущего выпуска лучший студент поступил в аспирантуру и у нас, и за границей, в итоге здесь бросил. Еще один защитился здесь и уехал в Сингапур, где у него есть возможность заниматься наукой и ездить по конференциям. Другое дело, что мне удается некоторым внушить, что аспирантуру надо закончить здесь, потому что все еще у нас обучение лучше, я могу направить их к конкретным выдающимся профессорам. У меня был один блестящий кружок, выпуск 1991 года. Этот кружок завоевал под десяток медалей международных олимпиад. Так вот из семи сильнейших ребят из этого кружка в России не осталось ни одного. Большая часть из них бросили заниматься математикой. Потому что финансовым аналитикам с Уолл-стрит платят больше».
А в это время в мировом высшем образовании происходят системные изменения, в ведущих странах мира социальной нормой стало высшее образование, причем срок обучения (первичного и последующего) будет составлять, например, в США, около 15 лет. Современный человек должен учиться, постоянно учиться, подстраиваясь под быстрые перемены. Профессор Исаак Фрумин считает, что феномен вечных студентов связан не только с потребностями рынка труда или, скажем, с особенностями современного образования. В последнее время на рост числа людей, которые никак не расстанутся со студенческой скамьей, повлияли экономические трудности. На это не так давно обратили внимание в Италии: там нестабильность на рынке рабочей силы сильнее всего ударила… по людям с университетскими дипломами. Проблема коснулась 55,9 процента магистров и 83,2 процента бакалавров гуманитарных наук, согласно данным исследовательского института Eurispes. Как результат – многие студенты предпочли остаться в вузах, лишь бы не пускаться в свободное плавание. Только в начале 2000-х, согласно данным той же организации, 68 процентов итальянских выпускников задержались в университетских стенах, чтобы продолжить обучение. Схожую ситуацию еще несколько лет назад фиксировали и в США: там вырос средний возраст студентов – до 27 лет, а кое-где – до 35-37. Среди основных причин – отсутствие работы и попытки людей переждать лихие времена в студенческих аудиториях.
Эксперт Анна Прийдак отмечает, что «в Евросоюзе действует единая программа непрерывного образования, на которую с 2007 по 2013 год было потрачено около 7 млрд евро,– говорит Прийдак.
В целом на образование в развитых странах уходит 10- 15 процентов госбюджета.
В сумме государственные и частные расходы на образование в России, по данным авторов доклада ОЭСР за 2011 год «Education at a Glance – 2011» ( «Взгляд на образование – 2011: индикаторы ОЭСР»), составляют всего лишь 4,7 процента ВВП, в то время как в странах ОЭСР – 6,1.
В тоже время в 2014-2016 году государственную долю расходов на образование по отношению к объему ВВП планируется снизить с 1 процента в 2013 году до 0,7 процента в 2016 году. Такие данные зафиксированы в правительственном проекте закона «О федеральном бюджете на 2014 год и на плановый период 2015 и 2016 годов», поступившем в Госдуму РФ в начале октября
«Объем расходов федерального бюджета по разделу „Образование“, в % к ВВП») — см. http://www.akvobr.ru/budget_2014_2016.html
Таким образом, цифры государственного участия отличаются от западных на порядок величины – таков «размер бедствия» в виде недостающего финансирования, которое требуется «подвести» для решения перезревших, назревших и еще только намечающихся проблем науки и образования России..
Приложение:
Утечка умов – Вымыслы и Факты
Экономисты Всемирного банка во главе со Львом Фрейнкманом исследовали российскую научную и инженерную диаспору за рубежом и ее связи с Россией.
В результате, развенчанными оказались почти все мифы о российских ученых в изгнании: утечка мозгов вовсе не так катастрофична, как принято думать, а роль русских в передовых исследованиях сильно преувеличена. Лишь один «миф» был подтвержден — работать в России большинство уехавших не хочет, а условий для сотрудничества с Родиной так и не создано.
Смотрите оригинал материала на http://www.interfax.ru/business/266224Утечки мозгов — не катастрофа
Для начала экономисты решили установить размеры российской научной диаспоры за рубежом. Оценки получились весьма приблизительные, ведь точно подсчитать количество людей с высшем образованием, уехавших за рубеж, сложно.
- Оценка ОЭСР. С 1996 по 2006 годы в страны ОЭСР из России в среднем уезжало 85 000 человек в год. С 2002 года численность эмигрантов начала снижаться: с пика в 2002 году к 2006 году она снизилась на 30%.
- В странах ОЭСР в 2000 году проживали 1,5 млн выходцев из России — 61% из них проживает в Германии, а 19% — в США.
- При этом всего 380 000 из всех иммигрантов считались высокообразованными. 80% из них проживало в США и Германии — всего по 155 тыс в каждой стране.
- Если экстраполировать эти данные, окажется, что в 2001-2008 годах в страны ОЭСР переселились еще 280 000 высокообразованных российских эмигрантов.
- Скорее всего, в этих странах проживают 650 000 образованных российских эмигрантов, из которых примерно 450 000 имеют работу.
- Росстат. У Росстата оценки куда скромнее: сейчас за границей проживает примерно 1 млн россиян, из них примерно 350 000 — высокообразованные иммигранты.
- Другие оценки. В 2004 году Россия заняла 19 место в мире как источник эмигрантов. При этом люди с высшем образованием эмигрировали из России намного реже, чем из других стран Восточной Европы.
В России принято воспринимать отток высококвалифицированных мигрантов (особенно массовый в 90-ые годы) как национальную катастрофу.
- Согласно индексу утечки мозгов, который рассчитывает IMD на основе опроса экспертов, Россия занимает 60-ую позицию по этому явлению — это последнее место в рейтинге. Это значит, что Россия в наибольшей степени страдает от утечки мозгов среди всех развитых и развивающихся стран.
- При этом сама она занимает 28 место по привлекательности для образованных иностранцев.
- Это уникальное положение: Россия оказывается привлекательной для образованных иностранцев и не привлекательной для образованных россиян. Это как раз и говорит о том, что эксперты, равно как и общественное мнение, переоценивают масштабы утечки.
Российские ученые в США остались на периферии науки
- Среди русских эмигрантов с 2002 по 2008 год в США степень доктора наук (PhD) получили 1364 человека — это всего лишь десятое место в общем рейтинге стран. В среднем степень в США получают 195 россиян в год.
- Первое место принадлежит Китаю с 25 000 человек, а затем Индии — с 9600.
- Доля русских на этом рынке США остается небольшой: она почти в 18 раз меньше, чем у Китая, и в 7 раз меньше, чем у Индии и Кореи.
- Доля русских среди PhD не растет, а наоборот снижается: в 2008 году степень получили всего 171 человек, что ниже среднего значения за период.
- При этом 80,5% россиян, получающих степень PhD, собираются остаться в США.
Это означает, что средний российский эмигрант, имеющий высшее образование, в корне отличается от типичного азиата: это молодой человек или человек среднего возраста, который уже получил образование в России, а затем уже в качестве специалиста приехал в США. Такие российские ученые имеют меньше шансов добиться успеха в США: у них нет местных степеней, они не интегрированы в местные научные сообщества и в целом менее конкурентоспособны. Они чаще всего занимают низы академической иерархии США, например, становятся временными преподавателями или менеджерами независимых проектов.
Поэтому влияние россиян на передовые исследования и научные изыскания оказывается весьма скудным, вовсе не таким значительным, как кажется многим в России и как можно было бы ожидать, исходя из данных статистики.
Многие опрошенные ученые это подтверждают: россияне часто не могут найти место в лабораториях. Так многие научные работники, уехавшие в Германию или Израиль, в итоге, сменили род деятельности.
Русские предпочитают Германию
Россияне-студенты, уехавшие учиться за границу, которые, казалось бы, больше приспособлены к жизни в иностранном научном сообществе, в большинстве своем намерены вернуться и поднимать российскую науку.
В 2007 году всего в университетах стран ОЭСР обучалось 36 600 российских студентов, это 1,4% от общего количества иностранных студентов. Доля Китая, для сравнения, составляет 15,2%, а Индии — 5,7%.
- В последние 10 лет количество российских студентов в странах ОЭСР начало расти. С 2004 по 2007 год оно увеличилось на 16%, хотя темпы прироста иностранных студентов в середине этого десятилетия составляли примерно 10% в год.
- В отличие от азиатов российские студенты предпочитают континентальную Европу, особенно Германию, куда уехали учиться примерно треть российских студентов. Китайские и индийские студенты отправляются в США и Великобританию. 23% китайских студентов учатся в США против 14% российских.
Рынки труда Великобритании и США более приспособлены для того, чтобы иностранцы могли найти на них работу. Выбор Германии в качестве места обучения свидетельствует о том, что лишь немногие из российских студентов, обучающихся там, готовы эмигрировать.
Россияне не хотят становиться предпринимателями
Иностранные студенты, которые в США изучали инженерные специальности и точные науки, внесли значительный вклад в инновационный бум последнего десятилетия.
- Хорошо образованных иммигрантов со знаниями точных наук и инженерного дела отличает высокая склонность к предпринимательству — именно они основали значительную часть американских технологических компаний.
- Именно высокотехнологические компании определяют рост американской экономики и рынка труда. В 16% таких компаний хотя бы один из учредителей является иностранцем.
- Компании, основанные иммигрантами, в два раза чаще склонны иметь крупных партнеров за рубежом. Таким образом, диаспоры помогают компаниям из развивающихся стран проникнуть на рынок развитых.
- Из 250 иностранных бизнесменов в США, кто вошел в выборку экспертов доклада Всемирного банка, были представили 54 стран мира. 16% из них индийцы, 10% британцы, а 2,8% — россияне. Они основали 7 компаний из 250.
- Сейчас примерно 53% ученых в Силиконовой долине — выходцы из других стран. Еще в 1970-х годах таких было всего 10%.
- В 1990-х годах Силиконовая долина была обязана своим ростом иммигрантам, в основном азиатам.
- Иммигранты из Европы создали примерно 14% новых рабочих мест в Силиконовой долине, некоторые часть из них была выходцами из СНГ и России. Но существенной роли IT-революции они не сыграли.
В целом российские иммигранты оказываются менее склонны к предпринимательству, чем иммигранты из Азии или других европейских стран.
И только теперь россияне начали догонять выходцев из других развивающихся стран. IMD полагает, что по уровню предпринимательских навыков Россия находится на 36 месте в мире из 60. У Индии — 32 место, а у Кореи- 28.
Возможно, это связано с тем, что в 1990-е годы в России было достаточно возможностей для предпринимательской деятельности, а уезжали те, кто хотел продолжить стабильную карьеру.
Сами россияне редко хотят сотрудничать с эмигрантами
Исследователи провели опрос руководителей крупнейших игроков на рынке высоких технологий в России: «Роснано», «Российской венчурной компании», Ассоциации поддержки малого бизнеса в высокотехнологической сфере, Научного парка МГУ. И выяснили, что возвращаться успешным ученым из-за границы особенно некуда, а если бы такое возвращение состоялось, это мало что дало бы российской экономике:
- Социальный капитал российской диаспоры довольно низкий.
- Предпринимательские навыки в россиян-ученых, живущих за рубежом, намного ниже, чем у азиатов.
- Особенности российских компаний и деловая среда в России снижают и так потенциально низкие шансы на продуктивные предпринимательские контакты с диаспорой.
- В российской экономике достаточно низкий спрос на инновации. Это связано с концентрацией собственности в руках государства.
- Российские компании, включая исследовательские центры, довольно негибки, что затрудняет сотрудничество.
- Деловая среда — негибкая и непрозрачная, стоимость сделок и входа на рынок очень высокая. Выдержать ее могут только крупные компании, а не малый бизнес.
Правда, здесь есть и свои истории успеха.
- Так Microsoft, Boeing и некоторые другие компании открыли в России исследовательские центры.
- IPG Photonics, которую создал Валентин Гаповцев, — уникальная история успеха. Компания производит волоконные лазеры, а ее капитализация превышает $1 млрд. Кроме того, Россия заняла свою нишу на мировом рынке программного обеспечения.
Но эти примеры являются, скорее, исключением из правила. В основном россияне не горят желанием работать с эмигрантами. А если это происходит, то успеха добиваются в основном проекты в промышленных центрах: исследования там близки к производству — в Новосибирске, Нижнем Новгороде и других подобных городах.
Ученые-эмигранты готовы помочь российским компаниями за умеренную плату
Ученые также исследовали опыт примерно 600 российских эмигрантов. Две трети из них проживают в США, еще 15% — в ЕС. 90% участников опроса имеют степень доктора наук:
- Если ученый активно поддерживает связи и является членом сообществ внутри России, это лишь немного увеличивает шансы на то, что он откроет бизнес с партнерами в России. 26,4% опрошенных имеют венчурные компании в России против 10,4% среди тех, кто не поддерживает с Родиной никаких деловых связей.
- Все респонденты заявили, что бывают в России. Те, кто имеет деловые или научные связи в стране, приезжают чуть чаще. Самые распространенные причины — общение с друзьями, семьей и различные конференции.
- При этом в Россию хотели бы вернуться 17,5% респондентов, да и то в ближайшие 3-4 года и при определенных условиях.
- 15,5% респондентов заявили, что у них есть деловые отношения с партнерами в России.
- 71% респондентов заявили, что их организации ведут деятельность в России. Чаще всего, это исследовательские гранты или коммерческие контракты с российскими компаниями. Однако в последнее время стремительно растет количество неформальных контактов.
Иностранные компании предпочитают иметь с Россией неформальные связи
- В целом российские инженеры и исследователи имеют более слабые связи с Родиной, чем индийцы или китайцы.
- Основную информацию о ситуации в России и о том, как вести бизнес в стране, ученые получают от коллег, которые остались в России. Эти же контакты используются и для получения грантов и проведения совместных исследований.
- 32% опрошенных хотели бы помогать российским предпринимателям. Чаще всего, они готовы это делать в виде консультаций за определенное вознаграждение.
Российские эмигранты готовы поддержать бывших соотечественников советом
РФН,
РАН,
Фиговский
12.05.2014, 30012 просмотров.