Ученый, смотри внимательно на видимое

Ю.В. Чайковский

Александр Александрович Любищев, биолог и мыслитель, любил приводить афоризм (он говорил, что из Талмуда): «Чтобы увидеть невидимое, смотри внимательно на видимое». В самом деле, сколь многое мы упускаем (как бы не видим), хотя оно вполне видимо, стоит лишь присмотреться.

В середине мая 2020 г., когда внимание большинства занимал коронавирус, германский журнал «Polar Biology» удивил читателей совсем, казалось бы, несущественным – поведением странных образований, известных как ледниковые мыши (glacier mice), иначе именуемые моховыми шарами (moss balls) [Hotaling е.а., 2020]. Их открыл в 1950 г. исландский метеоролог Йон Эйзорсон (Jón Eyþórsson – это имя и отчество; буква þ – копия исландской руны, передаваемая английским th), он же и назвал их glacier mice [Eythórsson, 1951]. То были камни, обросшие мхом, иногда со всех сторон. Он был удивлен, найдя их на леднике в трех км от ближайшей скалы и отнюдь не снизу от нее – как они сюда прикатились? Он писал:

«Я нигде и никогда не видал прежде такого способа произрастания (vegetation), и лишь немногие из местных жителей смогли мне указать то же на соседнем леднике…».

Судя по сказанному им, шары появились там недавно, а теперь, через 70 лет, их находят повсюду, даже на ледниках Южной Америки. Мышами Йон назвал их за их размер (7-10 см), но теперь мы видим их на снимках крупнее, более 20 см, и знаем, что они далеко не все содержат внутри камень. Каждый моховой шар это конгломерат изо мхов и наполняющих их мелких беспозвоночных, т.е. экосистема, каких прежде не бывало.

Явление привлекало мало внимания 70 лет, пока не появилось заявление, что перемещение шаров объяснить не удается. Шар должен катиться, чтобы мох получал свет со всех сторон, и они катятся (по 2-3 см в сутки), притом обычно не вниз. Интересно, что они меняют направление этого качения все вместе, словно стадо пасущихся травоядных [Hotaling е.а., 2020]. Геологическое назначение им давно предложено: таким путем ледник укрывает себя почвой, – но что ими движет с точки зрения экологии, неясно; ни одна из прежних наивных догадок не объясняет, почему вдруг всё стадо «мышей» поворачивает. Отсюда и мы и двинемся в наших рассуждениях.

Опыт истории науки показывает, что различные необъяснимости нужно пытаться объяснять все вместе, и здесь, прежде всего, приходит на ум тот факт, что подобные стада шаров, но не изо мхов, а из водорослей, недавно отмечены на побережье Австралии [Cooke е.а., 2015]. Это тоже удивительно, это надо запомнить, и для шаров обоих типов уместно будет название колобок; тот колобок, из русской сказки, тоже катился сам, куда ему хотелось. Однако одиночная параллель мало что объясняет, поэтому следует выстраивать непонятные явления в ряды. В данном случае следует построить ряд явлений, польза от которых для биоценоза видна, но действующий механизм – отнюдь. Такой ряд ниже будет предложен.

Многим уже ясно, что эволюция – не столько происхождение видов (как думали до середины ХХ века), сколько изменение экосистем, включая входящие в них виды. Об этом много говорят, но чисто декларативно. Так что обсудим явление «колобков» как акт экосистемной эволюции, притом практически одновременной в разных частях света.

Проблема в том, что эволюция видов наблюдаема только сама по себе: на больших временах – в палеонтологии, на малых – в опытах по экспериментальной эволюции (см. параграфы «Экспериментальная эволюция» в гл. 5 книги [Чайковский, 2018][1]). Эволюция взаимосвязей известна гораздо хуже.

Иногда новые взаимосвязи устанавливаются поразительно медленно (так, первые цветковые растения распространились из Центральной Азии в Южную Азию лишь через 10 млн лет после возникновения, а отравление ими пресных вод было преодолено пресноводной фауной лишь через 20-30 млн лет) [Жерихин, 2003, с. 59, 63], иногда же поразительно быстро: городские экосистемы формируются у нас на глазах. Почему так, неизвестно, но первому случаю, медленному, можно найти исторические параллели, а второй, быстрый, случай мы можем изучать прямо. Надо лишь внимательно осмотреть то, что уже известно и хорошо видно.

Удивительно медленно рыбы превращались в амфибий – тоже 20 млн лет, причем всё это время промежуточные формы были очень плохо приспособлены [Чайковский, 2018, п. 9-13]. Это прямо говорит о том, что эволюция их шла не путем вытеснения худших лучшими, а как-то  иначе.

Зато удивительно быстро идет упомянутая выше экспериментальная эволюция (приспособление к новой среде достигается за несколько поколений), и это тоже – не путем вытеснения худших, а массовым параллельным изменением всех, кто выжил. И то, и другое давно и хорошо известно, но авторы учебников и руководств этого прямо-таки в упор не видят, как у нас, так и за рубежом. Не видят, полагаю, потому, что не хотят думать о непонятном, но ведь если о нем не думать, оно понятным не станет. Так что давайте думать, притом, как сказано, сравнивая.

*   *   *

Совместное поведение колобков непонятно, и вспомним, какое еще поведение хорошо известно и столь же непонятно.

Природа изобилует видами, подверженными почти полному поеданию и, соответственно, не имеющими никаких средств защиты. Таковы листва многих растений, икра многих рыб, молодь многих животных, а также половое поколение многих термитов. Было многими и не раз указано на убойное противоречие сказанного с нынешней биологической теорией: достаточно одной мутации, создающей несъедобность поедаемых, чтобы естественный отбор сделал данный вид подавляюще многочисленным, но этого не наблюдается. Вдобавок к этому термиты наделены самоубийственным поведением: крылатое поколение, едва покинув термитник, обламывает себе крылья и тут же поедается животными и людьми, ожидающими вылета (жареных термитов едят, как конфеты). Довершает картину бороздка в основании крыла термита, по которой оно ломается. Подробнее см. [Чайковский, 2018, «термиты» по Указателю].

Как всё это могло сложиться в ходе эволюции? Никаких физиологических (с позиции жизнедеятельности самих поедаемых) объяснений никем не дано, однако дано экологическое: виды выедаются согласно их месту в экосистеме. Эта линия аргументации, обычная для германской натурфилософии (И. Гердер, Л. Окен, К. Бэр и др.), принята в экосистемном эволюционизме, но она не может ответить даже на самый простой  вопрос: какая сила удерживает организмы от мутаций несъедобности?

Столь же удивителен краевой эффект в лесоводстве: на границе между посадками различных пород леса наблюдается такое же усиление деревьев (по высоте, толщине стволов и мощности крон), как на границе леса, т.е. как на опушке или поляне[2]. Эффект открыт был Ю.П. Бялловичем [1953] в Украине и В.И. Рубцовым [1954] в Воронежской области.

Бяллович поведал, как семена различных видов деревьев были посеяны в прямоугольные делянки (на каждой один вид) чрезмерно густо, в расчете на прореживание, но война спутала планы, и деревца 10 лет росли сами по себе. Почти все делянки приняли характерную форму «ванн» – равно угнетенные деревца одного роста по всей делянке (образующие «дно» ванны) и резкое повышение роста на краях, независимо от того, была ли рядом поляна или же «ванна» другого вида. Вроде стражи по границам – невольно вспоминается «Взаимопомощь как фактор эволюции» П.А. Кропоткина.

Бяллович не смог объяснить феномена «ванн» обычными теориями и сделал вывод – популяция являет собою некое «функциональное единство», где конкуренция между особями одного вида выражена гораздо слабее, чем между особями разных видов. «Конкуренция преобладает на стыках», «взаимопомощь же ей постоянно сопутстсопутствует» – писал он. Словом, особи одного вида поддерживают друг друга и направляют свои силы на преодоление экспансии особей чужого вида.

Юрий Петрович Бяллович (1910-2004)

В наши дни такой вывод был бы хоть и ересью, но понятной, а тогда его не понял, кажется, никто.

Такой же опыт описал и Рубцов, но он пытался (вполне голословно) объяснить его в рамках обычной экологии и физиологии, что делают с тех пор все – о новых исследованиях краевого эффекта см. [Усольцев, Маленко, 2014].

Зато описание Рубцова содержит одну замечательную деталь (с. 401):

«…нам удалось найти хорошо развитые отдельные деревца в середине площадок. Раскопки показали, что единственным (кроме роста) отличием их от слабо развитых малорослых соседей является наличие у них длинного шнуровидного горизонтального корня, уходящего за пределы площадки… Отходя от корневой шейки, он углубляется вниз, там принимает горизонтальное направление, обходит снизу (выделено мной – Ю.Ч.) корневые системы растений крайних рядов и только за пределами их поднимается к поверхности… Таким образом… хорошо растут только те растения, которые получают… дополнительное питание за пределами площадки».

Рубцов не стал комментировать данного открытия, и приходится делать это вместо него. Картина совсем как у людей – выдающимся становится тот, кто ищет, «уходя за пределы» привычного, кто находит средства, которые будут (или не будут) затем использованы многими. Непонятно, как дерево-новатор это делает (как деревце формирует шнуровидный корень, и как тот находит нужное извилистое направление), причем ссылки ни на отбор, ни на божью волю не помогают, поскольку нужно, как и в прежних примерах, понять само это действие, его механизм.

Поведение деревца загадочно, но загадочно едва ли не всякое поведение – «внимательно смотри на видимое». Простейший и яснейший пример дает хемотаксис (движение в растворе за чем-то  полезным или от чего-нибудь  опасного). Казалось бы, что проще? Однако Дэниел Верб с соавторами (США) [Webre e.a., 2003] напомнили, что бактерия не может, в виду своей малости, измерять градиент концентрации так, как делаем мы и как ей приписывают, – сравнивая ее в двух точках; что для этого бактерии нужна память, т.е. «наномозг». И они его указывают, пусть со всеми оговорками, у E. coli., в деятельности ее биохимических комплексов.

← Расположение наномозга E. coli (о его строении см.: [Webre e.a., 2003, p. R48])

Факт разума бактерии трудно принять, но все-таки можно: у нее очень сложная биохимия и даже есть поведение. О загадках клеточного и даже внутриклеточного мышления изредка пишут (ссылки см. [Чайковский, 2018, п. 5-2*]), а как быть с вирусом? У него нет ничего, похожего на поведение, за него всё делает клетка-хозяин (вернее, жертва) по его инструкциям, записанным в его геном другой клеткой, прежней. И в то же время он столь же успешно уклоняется от иммунной системы жертвы, как и бактерия, чем ставит в тупик вирусологов с их теориями.

Полноте, да есть ли у них теория? В ответ на грозное вторжение коронавируса они ответили лишь повторением возгласа «вирус мутирует», что было бы уместно сказать сто лет назад, когда о природе мутаций не знали ничего и этим словом называли всё, что угодно.

Если бы то была мутация, как ее понимают в генетике, она наблюдалась бы в одном экземпляре вируса, затем размножалась в одном больном, а он, единственный, заражал бы окружающих. Однако мы видим одинаковое массовое изменение свойств вируса сразу в нескольких крупных популяциях людей – так же, как и в совместном движении колобков, и в росте тесно посаженных деревьев, и во многом прочем.

Изменение позволяет нам видеть акт эволюции вируса, но он эволюирует не сам по себе, ибо сам по себе не умеет ничего. Следует говорить про акт эволюции экосистемы (то ли системы человек – вирус, то ли всей биосферы, о чем много пишут). За словом «мутирует» скрывается отказ признать новое и непонятное, неспособность изучать его как нечто иной природы.

Многим, и притом не раз, случалось писать, что нужна серьезная теория эволюции, каковой нигде не учат, что ждать мы не имеем права. И вот она понадобилась, притом настоятельно и быстро, а вирусология не может предложить ничего, кроме старого термина, к данному случаю неприложимого. О том, что нужно, и попробую хоть немного сказать.

*   *   *

Оба, Бяллович и Рубцов, были известными лесоведами и работали еще долго, но к опасной теме не вернулись, и это обычно почти для всех, кто натолкнулся на необъяснимое. Редкое исключение являет Руперт Шелдрейк (Англия), почти сорок лет отстаивающий свою идею морфического резонанса [Sheldrake, 1981], призванную объяснить множество непонятностей (о ней см. [Чайковский, 2018, Доп. 7]). Она, кроме прочего, гласит, что открытие, совершённое природой, используется затем ею по всему миру, т.е. что природа сознательна. Это звучит странно, но только так объясняется сказанное – например, быстрое появление колобков в разных частях света. Живая природа открыла и применяет новый способ заселения безжизненных площадей – колобками (ледник, пляж).

Беда в том, что в понимании механизма действия морфического резонанса никому не удалось продвинуться ни на шаг, а сам Шелдрейк подорвал доверие к себе странными уверениями – например, что гравитационная постоянная вовсе не постоянна, а меняется в наши дни в пределах 1,3%. (При ошибке даже в 0,1% был бы невозможен расчет вывода спутника на орбиту.) Его часто называют лжеученым, что, как всегда, глупо: его нужно стремиться понять. На мой взгляд, работы Шелдрейка полезны указаниями на умолчания науки и постановкой самых общих вопросов.

Один из них – о сути феномена сознания: Шелдрейк повторяет ту старую мысль, что сознание возможно вне субъекта, так как оно первично, а жизнь «есть сознание, брошенное в материю» [Бергсон, 1998, с. 190].

Между прочим, натурфилософ Анри Бергсон (Франция) более ста лет назад, в 1907 г.,  писал:

«когда видишь, с какой уверенностью и точностью используют вьющиеся растения свои усики, какой поразительный комплекс приемов применяют орхидеи, комбинируя их, чтобы оплодотвориться при помощи насекомых, то как не думать при этом об инстинктах?» [Бергсон, 1998, с. 181].

Анри Бергсон (1859-1941)

Бергсон сделал также ряд замечательных наблюдений о паразитах и инстинкте как о формах сознания. Прежде всего, он заявил:

«столь же нелепо отказывать в сознании животному, поскольку оно не имеет мозга, как заявлять, что оно неспособно питаться, поскольку не имет желудка» (с. 130).

Выходит, что и нервная система необязательна для мышления.

Затем он отметил (с. 155), что граница между обычным и загадочным сложилась неверно: нас удивляет поведение личинки, но почему-то не удивляет более сложный процесс, онтогенез, ибо он отнесен к физиологии, а она считается понятной – лишь в силу привычности.

Со времен Аристотеля считалось, что растительная жизнь, инстинкт и разум – три ступени развития, тогда как для Бергсона это – три равноценных пути жизни, причем «интеллект и инстинкт — противоположны и дополняют друг друга» (с. 151). Высшие насекомые (муравьи и пчелы) достигли в инстинкте таких же высот, как люди в интеллекте.

Нас, добавлю, удивляют инстинкты, ибо мы сами их растеряли в ходе эволюции, а мышление не удивляет, как нечто привычное; но загадка, если верить Бергсону, одна и та же. И за сто лет ничто тут не понято, так что тупик познания налицо. Из тупика же выход всегда один: подать назад и оглядеться. В нашем случае – глянуть в историю.

*   *   *

Мне уже не раз приходилось писать о сознательных действиях объектов, явно не имеющих органов сознания, – клеток, частиц внутри них, а также оторванных органов. Особо впечатляет сложная деятельность зомби-паразитов (паразитов, меняющих обычное поведение своих жертв на самоубийственное). Их открыли 60 лет назад, и понимание с тех пор продвинулось лишь в одном: явление оказалось всеобщим – примеры образуют ряд, пронизавший все царства живого [Чайковский, 2018, Доп. 6Б][3].

Кроме указанных примеров, понятных экологически, но непонятных физиологически, хорошо известно много таких, какие и экологически загадочны – например, заразные микробы и вирусы, чья популяция гибнет вместе с жертвой заразы, или видовые уродства (рога вымершего гигантского оленя и многих других рогатых). Словом, экосистема, как и вид, не всегда разумна с нашей точки зрения.

Итак, перед нами ряд явлений очевидных, но непонятных, и его можно удлинять почти бесконечно. Если бы в них не было ничего общего, не было бы и надежды понять их суть, но общее есть – то, что в них нет органа, какой мог бы ставить и решать задачи, а те, однако, ставятся и решаются. Лучше всего это видно на вирусах (они царят внутри клетки), но верно и для собственных частиц клетки: вспомним, хотя бы, как они разумно выстраиваются и движутся во время деления клетки (при митозе и мейозе). Столь же разумно (с точки зрения организма) ведут себя клетки иммунитета.

В чем же суть разумных действий? Известно три варианта ответа.

1) Каждая частица обладает своей долей разума – так называемый гилозоизм. Так полагал Бергсон, наделявший каждую частицу живого своей долей сознания. Однако данный вариант не озабочен указанием механизма, да и не объясняет разумности взаимодействий (частиц, клеток, организмов) друг с другом, так что оставим его в стороне.

2) Источник взаимного поведения внепространствен (так полагал Любищев вслед за тем же Бергсоном), точно так же (добавлю), как внепространственна тёмная энергия: она всюду и нигде. Т.е. в данном варианте допускается, что механизм есть, но нам не виден в принципе.

3) Мы живем в пространстве большего числа измерений, нежели нами видимые, так что источник непонятного – в невидимом его аспекте, в запространстве. Понятие ввел (в форме le domaine trans-spatial, т.е. запространственный мир) француз-натурфилософ Раймон Рюйе [Ruyer, 1946] и понимал его различно. Мне ближе всего его понимание того мира как особого пространства, допускающее, что мы в принципе можем понять механизмы, но лишь когда физики объяснят строение пространства жизни.

Раймон Рюйе (1902-1987)

Мигрирующая от животного к животному личинка жука удивляла Бергсона [1998, с. 160] не меньше, чем нас удивляет личинка, меняющая поведение жертвы. Он задолго до других видел выход в сопряженности свойств паразита и жертвы, «рассматриваемых уже не как два организма, а как две деятельности» (с. 184), что ныне в полной мере относится именно к зомби-паразитизму. Поясню: это две деятельности одного мыслящего субъекта, пребывающего вне видимого нами пространства – либо внепространственно, либо в запространстве по Рюйе. Тот отрицал гилозоизм, однако сам предложил нечто сходное – первичный психизм.

«Рюйе противопоставляет этот „первичный психизм“ гилозоистическим представлениям об ощущении как всеобщем свойстве материи. «Первичный психизм» — не свойство, а бытие само по себе, определяющее координацию элементов в структурах [Ruyer, 1946, p. 23]» [Макаров, 1968, с. 17-18].

Иными словами, Рюйе видел у малых частиц не малую долю сознания (как в гилозоизме), а участие их, наравне с крупными объектами, в общем запространственном процессе — мышлении. Он обратил внимание на самое для нашей темы важное: ни онтогенез, ни эволюцию в наблюдаемом нами мире понять нельзя потому, что причинность, каковую мы видим, здесь не обычная (действующая), а формальная и целевая – по Аристотелю[4]. Если она и может быть обычной причинностью, то в ином пространстве, большем[5]; а точнее (добавлю в пояснение): как проекция общей (включая запространственную) причинности на видимое нами пространство.

Сам Рюйе, истолковал сказанное (и еще многое в том же духе) с религиозных позиций и с годами постепенно ушел из науки в богословие. Но, как сказал философ-богослов Семен Франк, богословие есть по сути своей «греховное суесловие», ибо о Боге, согласно поэту Гёте, всерьез «можно только молчать»[6]. Да, верно, только вот для понимания устройства мира нужно что-то  еще.

Мне близок третий вариант в качестве научного, и его изучают физики-теоретики, допускающие пространства бóльших размерностей, до одиннадцати (с ними согласен Шелдрейк). Поясню данную идею так.

Среда жизни это не только земля, воздух и вода, но и различные поля – тяжести, электромагнитное и др. Наша цивилизация немыслима без электромагнитного поля, крутящего моторы и несущего сигналы, однако само существование его еще 200 лет назад отрицалось: думали, что всё в мире можно объяснить механикой частиц, в том числе заряженных и магнитных, а остальное, мол, ерунда. Ныне такие же «специалисты» отрицают любые поля и координаты, кроме тех, что описаны в учебниках. Но они не в силах дать объяснение ничему из того, о чем у нас речь, и даже не видят самих проблем. Поступим иначе, притом оставаясь в рамках науки.

Некоторые, пусть и не главные, свойства запространства уже известны. Так, в книге [Чайковский, 2020] на с. 336, 407 кратко описано визионерство – хорошо документированная способность многих животных и людей видеть то, что физически невидимо, видеть без каких-либо ориентиров. И вот только что читаю свидетельство о ненужности ориентиров у такого знатока, как писатель-полярник Евгений Вишневский [2020]:

«однажды мы отправляли с поручением молодого эвенка, работавшего в отряде… в лагерь соседней партии. За тридцать километров. Ему просто указали рукой направление и сообщили расстояние, которое надо проехать. И всё! От карты и даже компаса он отказался.

– Симбирь – компас! – широко улыбаясь, постучал он себя по голове.

И пришёл точно в указанное место… А ведь никаких троп, дорог, ориентиров там и в помине не было… Я не знаю, смог бы кто-то  из наших таёжных охотников справиться с таким непростым поручением. Боюсь, что нет».

Видимо, эвенк не нуждался в путевых ориентирах, он сразу увидел цель (как древний мореход – дальнюю землю в океане), когда ему о ней сказали. Думаю, таково свойство одной из координат запространства.

*   *   *

Сам факт признания наличия запространства ведет к мысли, что непонятная организованность строения и поведения идет именно оттуда, что таким путем реализуется управление сверху. Что, в частности, коронавирус вовсе не случайно мутирует, а меняет строение и функции направленно – в этом проявляется его эволюция, притом практически мгновенная и для нас страшная.

Видимо, основная часть вирусов данной популяции меняется совместно (гигантская аналогия поведения колобков), и такую направленность надо понять – хотя бы настолько, чтобы прекращать эпидемии.

Верная догадка о намерениях биосферы, полагаю, вполне возможна даже без знания устройства запространства или чего-либо  сходного: ведь вывели же древние люди домашние породы, причем вывели путем селекции, каковую изобрели сами, не зная ни генетики, ни биологии вообще.

Кстати, в ХХ веке возведение пары генетика и отбор как целого в ранг правящей религии привело, через утрату этики, к самым ужасным последствиям, включая две мировых войны, и недаром Гертруда Гиммельфарб [1959] видела в дарвинизме предвестник сталинизма и фашизма. Книга ее до сих пор пользуется спросом, и потому стоит пояснить: сам Дарвин был далек от политического экстремизма, но его учением и именем злодеи действительно пользовались и пользуются.

Сказанное относится и к доктрине запространства. Она тоже заявлена на основе не самих фактов, а их объяснений, и расширительные толкования могут быть столь же губительны. Кто-то сможет оправдывать злодеяния ссылками на волю запространства, как властные богомольцы оправдывают свои злодеяния ссылкой на божью волю, якобы ими движущую (выходит, что если Бог есть, то всё можно, – вопреки Достоевскому).

Тайна запространства, в отличие от бытия божия, разрешима, физики-теоретики ее уже поставили и, возможно, решат, никого не спросив. Мне приятнее нынешняя ситуация, как с Антарктидой, – исследовать можно, а использовать во зло еще нельзя. Увы, устойчивость интереса спецслужб и совершенная секретность известных данных говорят, что это преимущество эфемерно.

Основных свойств запространства мы не знаем, и позволю себе лишь осторожную на сей счет догадку. Не раз уже высказано уверение, что пандемия стала ответом биосферы на чрезмерную экспансию человечества, и в Приложении к книге [Чайковский, 2020] приведена, в качестве примера, идея экономиста Андрея Илларионова (апрель 2020 г.): пандемия коронавируса направлена против чрезмерного развития ведущих держав. Аргумент у него всего один: они от пандемии наиболее пострадали. Этого мало, но аргумент веский и не зависит от того, естествен вирус или искусствен. Кем или чем пандемия направлена, он не сказал.

Сейчас, через два месяца, могу добавить еще одно свойство пандемии: она проходит пик за 10-12 недель вне заметной зависимости от типа страны и характера принимаемых мер, словно каждый локальный центр имеет приказ об окончании кампании. (Описал похожее, конец эпидемии, как известно, еще Альбер Камю в романе «Чума».) Заметив это (осознанно или нет), власти выводят государства из карантина, не дожидаясь приближения конца массовых заболеваний и еще менее думая о смертности. А они-то как раз весьма зависимы от принимаемых мер.

По-моему, ход пандемии коронавируса ясно говорит о внешнем управлении функциями этого вируса, и оно встает в ряд с остальными явлениями, о которых шла речь выше и которые побуждают говорить о запространстве. Если принять роль запространства, то биосфера выступает как активный субъект, и побороть ее протесты можно только путем пересмотра нашей стратегии жизни в ней[7].

В данной статье сознательно использован только один прием – «Внимательно смотри на видимое», а увиденное выстраивай в ряды. Всё, что требует более сложного аппарата, опущено, хотя и принято мной во внимание. В заключение статьи замечу, что данный прием применим едва ли не повсюду и что он часто указывает на ущербность наличных теорий, в том числе общепринятых.

К примеру, что может быть проще и нагляднее, чем поседение волос? Однако никто еще не смог объяснить, почему волос седеет сразу по всей длине[8], хотя живым его не считают. Это, на сегодня, чисто физический процесс, но физики не знают о нем ничего, как и о множестве других чисто физических явлений в организме (например: почему совсем слабый звук не теряется, как требует физика, в тепловом шуме уха). Им это не кажется физикой, но с такой установкой новую биологию не построить.

Где требуется привлечение иной картины мира (запространство и пр.), а где будет достаточно привлечь наличную науку, заранее сказать нельзя, но внимательнее смотреть на видимое нужно повсюду.

Литература

Бергсон А.Творческая эволюция (1907). М., Канон Пресс, 1998. 384 с.

Бяллович Ю.П. К вопросу внутривидовых и межвидовых взаимоотношений // Бюлл. МОИП, 1953, Отдел Биологич., №    2, с. 76-92.

Вишневский Е. В. Другие люди // Неизвестная Сибирь, 2020, №    21. 31 марта.

Жерихин В.В. Избранные труды по палеоэкологии… М., КМК, 2003. 458 с.

Макаров М. Г. Категория цели в современной буржуазной философии // Уч. записки Тартуского унив-та, 1968, Труды по филос., т. XI, вып. 212, с. 3-53.

Рубцов В.И. Опыт сгущенных посадок сосны в площадки // Ботанич. журнал, 1954, №    3, с. 394-402.

Усольцев В.А., Маленко А. А. Лесные культуры разной начальной густоты. Сообщение 1 // Эко-потенциал, 2014, №    3 (7), с. 23–33.

Чайковский Ю.В. Автопоэз. Опыт пособия тем, кто хочет понять эволюцию живого. М., КМК. 2018. 560 с.

Чайковский Ю.В. Историк науки в вихре событий. Том 1. М., КМК, 2020. 464 с.

Cooke Julia e.a. The unusual occurrence of green algal balls of Chaetomorpha linum on a beach in Sydney, Australia. Botanica Marina, 2015, vol. 58, p. 401-407.

Eythórsson J. Correspondence. Jökla-mýs // J. of Glaciology, 1951, vol. 1. p. 503.

Himmelfarb G. Darwin and the Darwinian Revolution. N.Y, Norton, 1959. IX+422 p. (Не раз переиздано.)

Hotaling S., Bartholomaus T. C., Gilbert S.L. Rolling stones gather moss: movement and longevity of moss balls on an Alaskan glacier // Polar Biology, 2020, v. 43, No 6, p. 735–744.

Ruyer R. Éléments de psycho-biologie. Paris, Presses univ. Fr., 1946, 296 p.

Sheldrake R. A new science of life. The hypothesis of formative causation. L., Flamingo, 1981. 287 pp.

Webre D. J. e.a. Bacterial chemotaxis // Current Biology, 2003, No 2, p. R47-R49.

биосфера,  пандемия,  вирус 

21.06.2020, 1785 просмотров.