Контуры новой картины мира

Ю.В. Чайковский, историк науки

В предыдущей статье (Экология и жизнь, 15 авг. 2020) было сказано, что понять проблемы, поставленные пандемией ковид-19,  можно лишь в новой картине мира. Привожу кратко мое ее понимание.

Всякая картина мира обязана быть единой – иначе это не картина мира, а нечто частное. К сожалению, известные мне рассуждения о картине мира далеки от общности. Натуралистам свойственно не видеть проблем общественных и наоборот. Космологи вообще уверены, что, объяснив рождение звезд и планет, дальше объяснять нечего; сходно мыслят геологи-глобалисты.

Хуже всего, что почти все авторы действуют в рамках поговорки «Чего хочется, в то и верится». Оптимисты видят скорое становление ноосферы (всемирного царства разума), пессимисты – скорое крушение земной цивилизации или всей биосферы, романтики – возврат к прежним укладам жизни и т.п., но ни те, ни другие, ни третьи не принимают в расчет чужих доводов. Причем идеализация и сокрытие фактов то и дело переходят у многих в фальсификацию.

Редким для меня исключением явилась 20 лет назад книга трех авторов [1], побудившая думать о единой картине мира. К этой книге мы еще вернемся.

Попробуем поступить лучше, и сразу предупреждаю: тот, кто хочет остаться в прежнем механическом мире XVII века (он же мир «животное это машина» XVIII века, он же мир дарвинизма XIX века, он же мир ненаправленных мутаций ХХ века), может дальше не читать, дабы зря не огорчаться и не сердиться.

Общее впечатление

В основе новой картины мира мне видится собственная активность материи, на что в ХХ веке обращали мало внимания (в отличие от века предыдущего). Уровни активности описаны выше, в п. 1 Раздела III.

Самый простой для описания вид активности – силовое поле. Долго считалось, что строение Вселенной, возникшей при Большом взрыве, определяется полем гравитации, но в конце ХХ века установилась более реалистичная картина: гравитацию уравновешивает антигравитация, порождаемая тёмной энергией. Существенно, что она, в отличие от остальных полей физики, не исходит от частиц материи, убывая с расстоянием, а как бы разлита в пространстве Вселенной.

Из других полей наиболее заметно в нашей жизни электромагнитное – основа нашей техногенной цивилизации.

Самый легко заметный наблюдателю вид активности – самосборка. Электроны и нуклоны укладываются в атом, атомы укладываются в молекулу, цепочка малых молекул укладывается в белок или в нуклеиновую кислоту, а они вместе – в хромосому.

И так же, как химики приняли в XIX веке идею валентности в качестве особого свойства природы, без оглядки на физику (квантовая теория объяснила валентность, притом весьма приблизительно, только лет через 80), так же нам теперь следует принять идею самосборки макромолекул – как особое свойство природы, особую форму активности и согласованности.

Это – при взгляде вниз, в глубь микромира, но то же самое можно видеть и при взгляде вверх, в свойства организмов, в просторы биосферы и космоса. Как молекулы укладываются в клеточные структуры, те – в клетки, клетки – в ткани и органы, а последние – в макроорганизм, так организмы образуют экосистемы, а те – биосферу. Она известна нам одна, но перед нами Космос, где, если хочется, можно допускать обитаемые планеты и даже галактики, причем всё это мыслится как итог самосборки и дальнейшей более сложной самоорганизации – например, гравитация ведет к расслоению Земли.

Господство самоорганизации мы видим на всех уровнях мира, и всюду ее ведет единый агент – активность. Нет никаких данных (кроме уверений) о том, что на одном, среднем, уровне мироздания (у живых существ) она принимает самую маломощную форму «проб и ошибок», именуемую естественным отбором ненаправленных вариаций.

Соответственно, конкуренция ( «борьба за существование») нигде не зафиксирована как движущий фактор, хотя она и существует как элемент в механизмах регуляции. И конкуренция, и обоснованный ею отбор вошли в науку через идеологию викторианской Англии и стали новейшей мировой религией, ответственной за главные беды ХХ века. Есть мнение, что та должна потерять паству при отмирании породившего ее капитализма, однако религии обычно надолго переживают породившую их эпоху (по Гегелю, форма долговечнее содержания).

Известны попытки положить в первичную основу картины мира не активность, а движение и его цикличность – например [2]. Мне движение представляется одной из форм активности, той формой, где господствует цикличность, но принять это или нет – дело вкуса.

Важнее, что по мере образования новых уровней организованности, появлялись и новые уровни активности. Процесс видится совместным, и что чему причина, а что следствие, искать не вижу смысла. Важнее, что на некотором уровне организованности наблюдается автопоэз (самопорождение организованности), которому посвящена книга [3]. Данная форма активности характерна для жизни, но наблюдается и вне ее – например, в росте снежинок.

Три француза на грани тысячелетий написали и издали книгу [1], где как бы напомнили, что и космос, и биосфера, и государство – являют собой некое «устроенное бытие». Ее авторы (космолог, палеонтолог и экономист) по сути возродили давнюю (Иоганн Гердер, Эразм Дарвин и мн. др.) натурфилософскую традицию сквозного описания эволюции – от космоса до общества. Каждый написал свой раздел, затем все трое написали раздел о единой (по их убеждению, фрактальной) сути процесса эволюции.

В частности (с. 10):

1) во всех трех областях эволюция разрывна (в области биоэволюции старая дарвинская модель непрерывной эволюции предложена более века назад; ее переформулировка видится необходимой – с. 11);

2) все три области многоуровневы и их части фрактальны;

3) при движении к точке разрыва (иначе: кризиса) происходит ускорение преобразований и замедление после нее;

4) всюду идет занятие новых пространств, но различно;

5) всюду предсказуемость ограниченна.

В книге сильно недостает геологического и собственно гуманитарного разделов (высказаны лишь разрозненные утверждения), а главное – не использована французская идеология структурализма. Авторы прошли мимо идеи рядов повторности, видя фрактальную структуру мира исключительно в форме фрактала-древа. Только ее именуют они «структурным законом для процессов эволюции» (с. 362). Даже заметив ряд повторности, им не пользуются. Например:

«Некоторое число обществ животных – термиты, муравьи, пчелы, бобры, некоторые шимпанзе – используют орудия труда. Но системы, о которых идет речь, зачаточны (…) и далее не эволюировали, совсем или почти совсем» (с. 193).

Нет, они развивались, и видны разные этапы этого развития, точно так же, как видны разные этапы развития звезд. Здесь авторам хорошо было бы использовать французскую идею структурализма. В русской литературе есть ее аналог, типология Мейена[1], породившая после его безвременной кончины диатропику с ее понятиями рефрена и актирефа (см. [3]). И могу возразить: если уж видеть в общемировой эволюции фрактал, то не в форме древа, а в форме сети.

Есть ли еще книги того же направления, что [1], не знаю. Зато знаю, что во всех областях знания эволюция идет вдоль рядов повторности, многие из которых образуют рефрены. Вдоль них активность, как правило, нарастает и количественно, и качественно[2]. Выявление их самих и их согласованности и есть, на мой взгляд, необходимый путь к построению контура искомой картины мира.

Биосфера, как и всё остальное, поражает исследователей своей согласованностью, но, как отметил Владимир Брынцев, ботаник и философ, процесс эволюции биосферы шел медленно, так что мы видим длительные (многие миллионы лет) периоды отсутствия согласованности. В такие периоды недостаточная замкнутость природных циклов

«приводила к масштабным, иногда катастрофическим изменениям на планете – отложению многометровых толщ биогенных осадочных пород, изменению земной атмосферы с бескислородной на кислородную», а последующее замыкание циклов «уменьшало нагрузку жизни на геосферу» [2, с. 138].

Могу добавить, что, с такой точки зрения, нынешние свалки в будущем станут новыми горными породами. Человечество потребляет одни ископаемые и создает другие, что хоть и трагично, но естественно: ведь человечество является царством в экологическом понимании. (Все царства определяются экологически, а все попытки определять их иначе кратковременны и обычно не переживают своих авторов. Подробнее тему «царство человека» см. в книге [3].

Еще 30 лет назад, в опоре на эволюционную схему Эриха Янча, было отмечено, что эволюция людей в одном смысле кончилась: макроуровень эволюции в нем слился с микроуровнем [4, с. 216-219], что зато началась эволюция нового типа. В ней люди выступают как новое царство природы (наряду с бактериями, грибами, растениями и животными). Теперь нужно добавить об этом кое-что неожиданное и неутешительное: в эволюции нового типа изощренный людской иммунитет (без которого нас бы не было) всё более выступает и будет выступать как внутренний враг – это и прежде было известно (автоиммунные болезни и прочее), но теперь выходит на первый план.

Казенная (особенно академическая) биология, отрицая наличие биологических и химических полей (и тем самым, оставляя их исследование маргиналам), застыла на уровне физики 17-го века, когда в той еще не прижилась идея поля. Лишь о некоторых достижениях этих ученых-маргиналов удалось очень коротко рассказать в книгах, и то вышли «кирпичи».

Аккуратно изучены (с контролем, повторностью, таблицами и гра-фиками) вполне реальные устойчивые поля в растворах сверхнизких концентраций водных растворов. Такие разведения лежат в основе как новейшей терапии, так и древней гомеопатии, но признание их большинством невозможно при господстве нынешней картины мира.

Химическое поле в воде может почувствовать каждый. Недавно я налил сок из пакета в кружку, ощутил неприятный привкус и решил, что сок испорчен. Вылив его, сполоснув кружку и налив в нее теплую воду, чувствую тот же привкус. Он шел и из пустой кружки – она была плохо вымыта, а сок оказался исправен. Пахло поле: если бы вкус был от раствора, он после полоскания был бы в воде в сотни раз слабее.

Особо отмечу, что традиционное понимание вкуса и запаха как чисто химического явления вполне допустимо, но работает не всюду. Вернее всего, что чисто химическое и полевое понимания надо рассматривать совместно.

Более сложные случаи требуют привлечения научного аппарата. Есть лекарства, дающие противораковый эффект как в обычных дозах (когда они очень ядовиты), так и в малых, и даже в сверхмалых, когда они совсем безвредны (например: [5; 6]). Периодическая зависимость от масштаба – элемент фрактальной структуры мира. Как она достигается? Проблема известна для лекарств давно как гомеопатия. В ней применяют сверхвысокие разведения, при которых не всякой дозе гарантирована хотя бы одна молекула лекарства, однако поле существует и эффективно.

Понятия биополя, биофрактала и некоторые другие представляются мне необходимыми для начала обсуждения новой картины мира, однако уже сейчас видно, что их будет недостаточно. Более сложные понятия (запространство, автопоэз и др.) столь же, на мой взгляд, необходимы, но их в настоящее время можно только называть, не рассчитывая быть услышанным сколько-то заметной массой ученых.

Впрочем, стараюсь работать в традиционных рамках как более понятных читателям, а к понятиям запространства и пр. обращаюсь там, где они позволяют понять то, что в рамках  традиционной науки непонятно в принципе. Таково, прежде всего, целеполагание (его относят к идеализму) как соответствие части целому, в том числе в ходе времени, совершаемое «безмозглыми» объектами. Оно видно, например, в направленном росте аксона и микротрубочки. Микротрубочки веретена растут целенаправленно, часто из ядра, через поры в нем и затем вдоль  клетки до центросомы.

В физику, где идеализм утвердился давно, с квантовой механикой, понемногу входят такие понятия, как «самоорганизация» и «физика больших систем», пришедшие из биологии и социологии. Есть мнение (например [7]), что прежняя картина мира уступает место новой, более биологичной. В этой связи мысли Мейена о рефренах и прочем выглядят одной из ранних попыток биологизировать (и даже более – психологизировать) научную картину мира.

В его время это смотрелось дико, ибо царила установка – видеть в биологии лишь очень сложную физику. Ныне начинает приходить понимание того, что это не удалось, что живое – не машина (некоторые понимали это еще лет двести назад). Эволюция, как и всякое развитие, должна будет мыслиться текущей в пространстве, обладающем первичной структурой (диасетью).

Идеализм обыденного

Для картины мира важно, что идеализм нас тесно окружает. В главе 2 книги [8] была приведена скрытая дюжина – перечень из двенадцати биологических явлений, вполне массовых и хорошо известных, но совершенно непонятных и потому выпавших из анализа (в рамках привычной науки), а заодно и из обучения. Повторю перечень – хотя можно бы говорить и о скрытой тысяче.

1. Бактерия-паразит управляет наследственностью некоторых беспозвоночных.

2. Зомби-паразитизм. В частности, червь-паразит кастрирует «хозяина» и использует его иммунные клетки как источник энергии и как запас пищи.

3. Камбала рисует на спинной стороне шахматную доску, на которой лежит брюшной стороной.

4. Эффект группы, в том числе поведение стай саранчи (а особенно, краевой эффект у растений).

5. Направленные перемещения органелл внутри клетки и создание замкнутых оболочек клетки.

6. Мышление роя пчел и муравейника в необычных ситуациях.

7. Ориентация и миграция молодых птиц и морских животных без содействия родителей.

8. Сходство поведения половых органелл инфузории с половым поведением самца и самки у высших животных.

9. Сходство между работой мысли и работой приобретенного иммунитета.

10. Почти полное самоубийство половой касты термитов, экологически сходное с почти полным выеданием семян злаков (почему отбор не подхватил мутацию, делающую их несъедобными?)

11. Разумные движения частей организма как внутри него (клеток) и снаружи его (например, ветвей[3]), так и вне его[4].

12. Массовое самоубийство различных животных без видимых экологических причин, и приводимые объяснения-отговорки несерьезны, притом каждое годно для одного случая.

Список можно продолжать почти бесконечно, но и этой дюжины вполне достаточно, чтобы задать вопрос: существует ли единое биологическое знание как полезное целое? Для меня ответ отрицателен, а те, для кого он положителен, всегда игнорируют скрытую от масс народа дюжину. Общее в ней – та легкость и обычность, с какой природа оперирует идеей, независимо от материалов, какие служат для ее реализации.

Как мысль легко обращается в текст, а он в устную речь или в текст на другом языке, так и биологическая новация легко меняет форму. Тем самым, единую биологию еще предстоит создать, и это будущее знание повлияет на новую картину мира.

Что, например, общего между явлениями зомби-паразитизма? Только идея порабощения низшими организмами высших, тогда как материальные реализации могут быть совершенно различны. Возникает же он всюду, где для него есть условия.

Что общего между разными типами фотосинтеза? Только идея превращения световой энергии в химическую, а химия процесса различна.

Что общего между теменными отверстиями в черепах предка (рыбы) и потомка (амфибии) при гетеротопии? Только идея отверстия, тогда как кости, окружающие отверстия, различны. И совсем изумляет презентация антигена, производимая тремя параллельными способами в одной клетке. Интеллектуальное это излишество или нет, но нельзя поверить, что оно возникло независимо трижды. Вернее, что это – три реализации одной идеи.

Данные явления переноса идеи не единичны. Так, камбале, рисующей на себе рисунок грунта, вторят и хамелеоны (ящерицы), и бабочки, отображающие на крыльях и теле окружающий ландшафт, и лиана, повторяющая рисунок тех листьев, мимо которых растет, за них цепляясь. Вместе они явственно гласят, что окраска связана со средой обитания намного сложнее, чем принято думать.

Обращение к скрытой дюжине рушит всю систему знаний о живом, причем ни нынешний эволюционизм, ни даже креационизм ничем помочь не могут: креационист скажет: «Так создал Господь», но не сможет сказать, как созданное работает.

Любищев в свое время, подводя итог изучению рисунка бабочек, заключил:

«без радикальной перестройки биологической теории невозможен прогресс даже в чисто эмпирической морфологии и систематике».

Данной перестройкой никто ни тогда, ни позже не занялся. Одной из причин был неожиданный огромный успех молекулярной биологии, полученный, казалось, на чисто физикалистской основе. Он вызвал застой в развитии остальной биологии, она отошла на задний план, а многим даже казалась набором чисто учебных дисциплин, и полвека казалось, что материализм достаточен для всего.

Теперь видно, что это не так. Поведение на уровне молекул оказалось не более понятным, чем на клеточном и всех прочих. Например, вопрос: как может фермент транскриптаза двигаться вперед и назад по матричной РНК, – на поверку оказывается идеалистическим: она читает текст, используя законы физики и химии по усмотрению, как используем их при чтении мы сами.

А миграции рыб, черепах и птиц к местам размножения? Если не успокаиваться на отговорке «так отбору было угодно», а думать, как это достигается, то опять видим реализацию общей идеи. В случае же массовых регулярных самоубийств животных ни идеи, ни материальной основы не видно. Со всем этим давно пора разбираться, а не делать вид, что без этого можно обойтись.

Новый фактор эволюции – самоорганизация

Генов, на которые эволюционисты так понадеялись сто лет назад, оказалось безнадежно мало, к тому же, например, у амебы длина ДНК больше, чем у человека, и уже по одному этому гены очень мало дали для понимания эволюции. Кроме того, в генах оказалась весьма однобокая информация – о последовательности белковых цепей, о механизмах их синтеза и регуляции их активности. О том, как строится замкнутая оболочка клетки и более крупные органы, гены молчат.

Уже сто лет назад проницательные умы, еще не зная, сколь мало генов в организме, поняли, что кроме генов есть еще какая-то наследственность (ее видели в плазме). Поняли также, что материал эволюции – отнюдь не в изменчивости индивидов [9, гл. 8]. Показано это было аккуратно в 1960-х годах и позже. Поэтому прежняя пара понятий «наследственность – изменчивость» стала недостаточной для понимания того, что является базой механизмов эволюции, ее первичным фактором. Различие индивидов действительно оказалось ни при чем. См. пункты «Экспериментальная эволюция» в главе 5 книги [3].

В качестве ведущего фактора эволюции сейчас постепенно выявляется самоорганизация, понемногу заменяющая отбор в его прежнем понимании. Теперь следует добавить, что она заменяет также основную часть наследственности, поскольку, согласно принципу автопоэза, в генетической памяти хранятся, в основном, лишь правила переключения режимов самоорганизации онтогенеза. Тем самым, дети похожи на родителей не потому, что все их наблюдаемые сходства записаны в их генах, а потому, что их онтогенез, одинаковый в целом у всех людей, шел у детей и родителей сходно также и в деталях, направляемых переключениями частных режимов.

Самоорганизация – странный, непривычный фактор эволюции: у нее нет носителей, нет программы действий, она нигде не записана в форме какой-либо наследственности, однако она реализует сама себя в ходе процесса развития каждого организма, а записана лишь последовательность смены ее режимов.

И то – для организмов, но едва ли для сообществ. Материальна ли она? Идеалист скажет, что самоорганизация является объективно существующим нематериальным явлением, направляющим материальные процессы, каковые мы только и можем наблюдать. И мысль ведь нематериальна, но ежечасно направляет наши действия. Материалисту это будет непонятно, пока он не догадается признать ее саму материальным процессом. Так не раз бывало, и это уже началось сейчас снова, когда самоорганизацию стали трактовать как форму естественного отбора. Это, конечно, не продвинуло науку ни на шаг, ибо отбор действует через отстранение от размножения, а самоорганизацией именуется нечто иное.

Для успеха науки бывает полезно не новое толкование прежних терминов (чем как раз известен дарвинизм), а выявление новой сути дела. Суть же такова: заведомо идеальные объекты заведомо существуют, они несомненно проявляют самоорганизацию и тем влияют на материальное. Ее следует изучить и понять.

Например, всем известна самоорганизация мысли при размышлении, причем итогом может выступать действие мыслящего, направленное на материальный объект, в том числе на себя самого. Это никого не удивляет. Более того, самоорганизация группы мыслящих только через такой процесс и осуществляется – не важно, все при этом мыслят или не все. Если же мыслящего субъекта в группе не видно, это удивляет, но нельзя отрицать того, что группа может вести себя разумно (таковы клетки миксомицета, но таков и стихийный митинг). То есть ряд поведений являет нечто общее, хотя в одних виден мыслящий субъект (или субъекты), а в других его нет заведомо, но разумность поведения коллектива нужно признать.

Первой приходит в голову мысль, что разумность поведения рождается в большом коллективе неразумных объектов как некое системное свойство. Простейший вариант данной мысли – что в каждом таком объекте, в каждой частице коллектива таится частица разума, что вместе они и порождают разум. Отсюда идея о «протопсихике» элементарных частиц – простейший нынешний вариант панпсихизма. Что-то вроде искр, вместе образующих пламя.

С позиции панпсихизма коллективное сознание столь же естественно, сколь и индивидуальное (хоть они и неравноценны).

Но более интересной видится другая аналогия – с самоорганизацией фрактала, конструкции математической, а значит, чисто идеальной. Много написано про то, сколь самосогласованы некоторые фракталы. Показано, как при изменении параметра сперва мы имеем просто замкнутый фрактальный контур, затем внутри него появляется полость, затем две полости и т.д., так что каждая картина сложнее предыдущей, и некоторые – сложнее качественно. Следя за ними, мы как бы видим эволюцию изображения, в том числе эмерджентную и прогрессивную, а ведь перед нами лишь одна математическая конструкция, раз и навсегда заданная. Это чистый платонизм в смысле предсуществования идей.

Если понимать онтогенез, как уже многими не раз сказано, в виде совокупности ростов фракталов, то смена режимов их роста как раз и даст образование сложной формы. Плавное изменение параметра (параметров) даст и плавное изменение фрактала, и его качественный скачок (как в теории прерывистого расновесия). Удивительно, что биоматематики еще, насколько знаю, за это не взялись, но и сейчас можно, хотя бы приблизительно, понять роль фракталов в картине мира.

Идеализм обыденного

Теперь об идеализме как таковом. Казалось бы, какая почти всем людям разница, нужен ли объективный идеализм для объяснения скрытой дюжины и всего, что с ней связано, или не нужен? Оказывается, разница есть, притом радикальная, и стало мне это ясно как раз с загадочными свойствами ковида-19, ибо он ведет себя во многом сходно с персонажами скрытой дюжины.

Кроме обычной загадки – как возможно поведение вируса, к поведению, вроде бы, неспособного, – к которой все привыкли и ее не замечают, налицо две новых. Вот они: 1) как он ухитряется не только обманывать иммунную систему пораженного организма, но и вооружать ее против него; и 2) как происходят практически мгновенные массовые изменения его активности, в научном просторечии именуемые словами «вирус мутирует».

Самосогласованное преобразование фрактала – чисто идеальный процесс, а самосогласованное изменение хода онтогенеза – наблюдаемое явление. Изучать второе посредством первого в науке обычно, но заявлять о сущности второго лишь по свойствам первого биология пока что не умеет.

Зато умеет теоретическая физика. В конце XIX века дискретность спектров излучения (при господстве понимания процесса излучения как непрерывного) побудила физиков искать дискретные решения непрерывного уравнения электромагнитной волны. Таковые были найдены, они оказались в соответствии с линиями спектров (атома водорода) и были истолкованы как наличие в атоме дискретных энергетических уровней. От данной математики пошла квантовая теория, уже физическая. Споры о том, материалистична ли она, не затихли поныне. Затем похожее проделывалось в космологии, и с тем же итогом. При этом материализм удержался в физике (так и не вытеснив идеализм) за счет коренного расширения понятия материи.

Примерно то же предстоит сделать в биологии. Примерно то же самое предстоит сделать в биологии. Припомнив скрытую дюжину, можно понять, что-либо  потребуется непрактично широкое толкование материи, либо придется признать, наконец, что одна и та же идея (форма активности) движет материю в самых разных ее видах.

Кстати, сам факт движения человека под действием его собственной мысли есть демонстрация этого.

*   *   *

Неясности науки дружно гласят, что в природе на всех уровнях регулярно наблюдается разумное поведение, невесть где локализованное. И вот Любищев, вопреки общему настрою своей эпохи (да и нашей), заявлял: оно не локализовано нигде. Это и есть упомянутая основа новой картины мира.

Биологам она чужда поныне, но физики уже согласны, что как раз на нее указует «тёмная энергия», открытая 20 лет назад. Вселенная состоит из нее почти на ¾. Она не имеет, в отличие от иных энергий, локализованных источников[5]. Единственное ее достоверно установленное свойство – это антигравитация. Есть еще «тёмная материя», составляющая почти ¼ массы Вселенной, о которой известно лишь, что она гравитирует и неоднородна в пространстве. Обе «тёмные» являюся полями, так что материалисты и идеалисты равным образом могут считать их «своими» объектами.

*   *   *

О паразитизме вирусов выше сказано достаточно: хоть они своим поведением и не обладают, но отлично решают те же задачи порабощения жертвы, что и активные паразиты, притом решают быстро и массово. Это заставляет искать причину поведения вне паразита, о чем тоже не раз сказано.

Единственное, что сегодня можно сказать о механизмах порабощения – что все они используют физиологические механизмы жертв, в каковые паразит встраивается. Эволюция феномена порабощения не описана, и всё, на что могу указать сегодня, – что она насквозь идеалистична.

Надеюсь, что приведенный ряд будет удлинен, детализирован и описан в рамках обычного научного исследования, но оно не может быть проведено в рамках той идеологии, какая отрицает саму возможность его рационального объяснения. Таковое на сегодня представляется в рамках объективного научного идеализма, например, по Любищеву, который (в отличие от меня) видел себя платоником.

Вообще, материализм и объективный идеализм в истории европейской мысли регулярно менялись в ученых умах местами – в основном, думаю, потому, что господствовавшая сторона теряла понимание реальности и считала наукой преследование прежней системы взглядов, когда-то  поверженной. А она тем временем становилась чем-то  новым.

Признав, что скрытая дюжина и всё, с нею связанное, свидетельствует в пользу позиции объективного идеализма, следует поискать свидетельств правоты (для исследуемоого корпуса явлений) противоположной точки зрения – традиционного для ХХ века материализма. Если их найти не удастся (как не нашлось за предыдущие сто лет), останется одно – посмотреть, как с новой точки зрения меняется всё остальное миропонимание. Затем понять, что из этого нам важно, и насколько объективный идеализм практически полезен – например, для понимания роли пандемии в прояснении новой картины мира. Об этом поговорим в следующий раз.

Литература

1. Nottale L., Chaline J., Grou P. Les arbres de l’évolution. Paris, Hachette, 2000. 379 с.

2. Брынцев В. А. Эволюция в движении. М., Ленанд, 2017. 152 с.

3. Чайковский Ю.В. Автопоэз. М., КМК, 2018. 560 с.

4. Чайковский Ю.В. Элементы эволюционной диатропики. М., Наука, 1990. 272 с.

5. Бурлакова Е. Б., Конрадов А. А., Мальцева Е.Л. Действие сверхмалых доз биологически активных веществ… // Биофизика, 2004, №    3, с. 390-424.

6. Слабые и сверхслабые поля и излучения в биологии и медицине. Итоги VII Междунар. конгресса в С.-Петербурге, сент. 2015. СПб., 2015. 290 с.

7. Голубев С. Н., Голубев С.С. Взгляд на физический микромир с позиции биолога. Владивосток, Дальнаука, 2009. 245 с.

8. Чайковский Ю.В. Эволюция как идея. М., КМК, 2017. 159 с.

9. Филипченко Ю. А. Изменчивость и методы ее изучения. М.-Л., Гиз, 1929. 275 с.

10. Meyen S.V. Plant morphology in its nomothetical aspects // Botanical Rev. Vol. 39, №    3, p. 205–260.

вирус,  Мир,  исследования 

02.09.2020, 1569 просмотров.